О.Н., думает она.
За ужином Уинстон садится как можно дальше от Гвенди. Интересно, почему, думает она, пряча довольную ухмылку. Когда приходит время десерта, Сэм Дринкуотер удивляет команду, выставив на стол блюдо с нарезанной на кусочки домашней шоколадной коврижкой, еще горячей, только что из духовки. Гвенди съедает два кусочка, включая хрустящий уголок – с любимой с детства припекшейся корочкой. Коврижка, конечно, совсем не похожа на чудесные шоколадки из пульта управления – во-первых, у нее другой вкус; во-вторых, она нисколечко не волшебная, – но все равно очень вкусная. Уютное, очень нужное напоминание о доме и о счастливых простых временах.
После ужина Гвенди решает зайти в метеолабораторию. Все рабочие дела на сегодня закончены, но ей совершенно не хочется спать. И совершенно не хочется возвращаться в свою каюту. После досадного случая со шнурками зов пульта управления сделался громче, настойчивее, и его все труднее игнорировать. Гвенди надеется, что десять-пятнадцать минут у большого телескопа помогут ее осажденному мозгу вырваться из блокады. Но это не единственная причина, по которой ей нравится проводить время в лаборатории.
В каком-то смысле метеолаборатория на космической станции – с ее огромным иллюминатором, похожим на елочный шар, и тихим гудением мониторов – напоминает Гвенди католическую церковь Девы Марии Безмятежных Вод в Касл-Роке. Сама атмосфера действует успокаивающе на тело и душу. Это личный небесный собор Гвенди, место для уединенных тихих размышлений. К тому же вид, открывающийся отсюда – никаких каламбуров, лишь чистая правда, – поистине неземной.
Наша Вселенная – настоящее чудо, думает Гвенди, глядя на черный простор… всего. Сколько других миров существует в этом бесконечном море звезд, планет и галактик? Сколько других неизвестных форм жизни глядят на меня из далекой дали в эти самые секунды?
Ей вспоминается теплая июльская ночь, когда ей было одиннадцать лет – за год до того, как в ее жизни впервые возник пульт управления. Месяцем раньше, в самом конце учебного года, учитель естествознания мистер Логгинс – известный тем, что почти на каждом своем уроке являл миру густую зеленую соплю, свисавшую из ноздри, а иногда две сопли из двух ноздрей, – повел их пятый класс на экскурсию в планетарий. Почти все ребята, уже попавшиеся в паутину грядущих радостей летних каникул, провели эти полтора часа в темноте, кидаясь друг в друга мармеладным драже, обсуждая, кого пригласили или не пригласили на вечеринку в бассейне у Кэти Шарретт, и «пукая» руками, засунутыми под мышки.
Но только не Гвенди. Она была зачарована. Вернувшись из школы домой, она прямо с порога принялась упрашивать родителей купить ей телескоп. После долгих и напряженных переговоров, затрагивавших перечень обязанностей Гвенди по дому на выходных, мистер и миссис Питерсон согласились поделить расходы с дочерью (75 % от мамы с папой, 25 % от Гвенди). В первое воскресенье летних каникул Гвенди с папой поехали в «Сирс» в Льюистоне и приобрели телескоп «Галактика-313 Звездоискатель» с тридцатипроцентной скидкой от суммы, указанной на ценнике. Гвенди была на седьмом небе от счастья.
В ту июльскую ночь, которая вспомнилась Гвенди сейчас, она вынесла телескоп на задний двор и установила в уголке, рядом с мангалом и столиком для пикников. Папа Гвенди вышел во двор еще раньше и теперь тихонько похрапывал на шезлонге, рядом с которым на свежескошенной траве валялись две пустые банки из-под пива. Чуть позже во двор вышла мама и укрыла папу красным пушистым пледом, который сняла с дивана в гостиной. Затем подошла к дочери, глядевшей в телескоп.
– Посмотри, мам. – Гвенди отступила в сторонку.
Миссис Питерсон заглянула в окуляр. От увиденного у нее перехватило дыхание. В черном небе – полоска сверкающих звезд, ярких, будто бриллианты чистой воды.
– Это созвездие Скорпиона, – объяснила Гвенди. – Оно состоит из четырех разных звездных скоплений.
– Оно очень красивое, Гвенди.
– Иногда, в ясные ночи, прямо посередине видна большая красная звезда. Это Антарес, самая яркая звезда Скорпиона.
В темноте вокруг них плясали светлячки. Где-то вдалеке залаяла собака.
– Как будто смотришь в окошко на рай небесный, – сказала миссис Питерсон.
– А ты… – Голос Гвенди звучал неуверенно. – Ты действительно думаешь, что…
Миссис Питерсон оторвалась от телескопа и посмотрела на дочь, которая уже не глядела на звездное небо.
– О чем ты хотела спросить, солнышко?
– Ты действительно думаешь, что где-то на небе есть рай?
Миссис Питерсон захлестнуло волной всепоглощающей нежности к дочери. Ей показалось, что ее сердце сейчас разорвется, потому что не сможет вместить столько любви.
– Ты сейчас думаешь о бабушке Хелен?
Мама миссис Питерсон умерла в начале весны от осложнений диабета. Ей был всего шестьдесят один год. Смерть бабушки Хелен стала тяжелым ударом для всех, а для Гвенди – особенно. Это был ее первый опыт соприкосновения со смертью.
Гвенди ничего не сказала.
– Хочешь знать, во что я верю?
Гвенди медленно подняла взгляд.
– Да.
Миссис Питерсон посмотрела на мужа. Он перевернулся на бок, спиной к ним, и уже не храпел. Плед упал на траву. Снова посмотрев на Гвенди, миссис Питерсон поразилась тому, какой маленькой и хрупкой выглядела ее одиннадцатилетняя дочь, стоявшая в темноте под звездным небом.
– Прежде всего, обрати внимание, как я сейчас сформулировала вопрос. Я спросила, ты хочешь знать, во что я верю? Не что я думаю, а во что верю. Это совсем не одно и то же. Понимаешь, о чем я?
– Кажется, да.
– Думать о чем-то, как правило, означает включить разум и строить логические умозаключения. И это очень хорошо. Не зря в школе учат самым разным предметам. Это все для того, чтобы вы работали головой. Кто способен задуматься и осмыслить, тот многому учится. Кто многому учится, у того много знаний. Поэтому ты и знаешь столько всего интересного вроде этого созвездия…
– Скорпиона.
– Да, Скорпиона. – Миссис Питерсон легонько взъерошила волосы Гвенди. – Но вера… это совсем другое. Более… личное.
– Что-то вроде того, как Оливия Кепнес верит в лох-несское чудовище и пришельцев? Потому что ей самой хочется верить именно в них?
– Можно и так посмотреть. Но я сейчас говорила о Боге. Библия учит, что Он настоящий, в ней сотни историй о Нем, но никто из нас не видел Его своими глазами. Никто из наших знакомых, никто из знакомых наших знакомых – никто из ныне живущих – Его не видел. Верно?
– Да.
– Но многим из нас все равно хочется верить, что Он существует. Многим из нас надо верить. Это и есть настоящая вера. Иногда может казаться, что она противоречит здравому смыслу, но она исходит от сердца. Она исходит из самых глубин души.
