Хельми покраснел и буркнул:
– Не помню. У дривов подсмотрел…
– Кто-то показал тебе, как сделать гусли, научил заплачке про Айну и отправил сюда, петь на торжище, в Мравец… Вот он, наш настоящий самоцвет неграненый… И кто же это? Кто он, твой наставник?
Хельми мрачно смотрел в пол.
– Ты хороший певец. Боги улыбаются, слушая твое пение. – Ширам положил руку на плечо подростка, и тот задрожал. – Но ты хоть понимаешь, что творишь, когда поешь подобные песни?
– Да… Не хочу, чтобы невинных обижали…
– А понимаешь, что испытывают люди, когда слушают тебя?
– Жалость к Айну…
– Ненависть. Ты пробуждаешь в людях ненависть.
– Вы, арьи, моего отца убили! – стуча зубами, проговорил Хельми. – Я пою правду. Надо, чтобы люди знали, какие вы…
– Твой отец, верно, был одним из тех, кто подло напал на царскую охоту? Тех, кого подбил на злодеяние Учай?
– Арьи – зло…
Ширам взял мальчишку за подбородок, вытащил кинжал и, едва касаясь кожи, провел острием под нижней челюстью.
– Хорошо поешь, – тихо проговорил он. – Такой красивый голос. Жаль, больше не будет песен. Тяжело петь без языка…
Хельми покачнулся. Изба поплыла перед глазами.
– Я сам песню сочинял, – пробормотал он. – Сам, один…
Ноги у подростка подкосились, и он упал без чувств на пол.
– Обмочился, – заметил один из накхов, подходя к мальчишке. – Куда его?
– Отпустить, – бросил Ширам. – Выдайте новые портки. Гусли отдайте. И пусть идет.
Предводитель накхов прошелся туда-сюда по избе.
– Проследить за ним. У певца тут дружки – те самые, с которыми он пришел в Мравец. Он сейчас к ним на постоялый двор побежит. Узнать, кто таковы. Сторожить, чтобы ночью не удрали. Если лягут спать – просто наблюдайте. А завтра поглядим…
Ширам проводил взглядом накхов, уносивших мальчишку, сел на лавку и задумался. На душе было скверно. Вроде все правильно сделал, как надлежало. Но чутье подсказывало, что беды только начинаются…
* * *
Его разбудили рано утром, когда небо едва посветлело.
– Маханвир, тревога!
Чутко спавший Ширам вскочил с лавки. Перед ним с сокрушенным видом стояли двое накхов, которых он накануне отправил следить за товарищами певца Хельми.
– Что случилось?
– Это парень, гусляр… Мы всю ночь сидели в засаде. Было тихо, все спали… А перед рассветом внутри постоялого двора поднялся крик… Словом, он мертв.
– Что?!
– Его повесили – или он сам повесился. На балке под крышей, прямо в кружале. Служанка утром пошла топить печь и нашла его…
– А дружки?
Накх смешался:
– Их сейчас ищут.
Ширам посмотрел на него тяжелым взглядом:
– Ради вашего блага, пусть найдут. Поехали в посад!
– Маханвир, не стоит! Сейчас там народ бушует…
Когда Ширам поглядел с холма на посад, ему стало ясно, что туда сейчас в самом деле лучше не соваться. Сверху было отлично видно, как на торговую площадь со всех сторон стекается народ. Собралась большая толпа, словно на улицы высыпало все оставшееся население Мравца. Казалось, весь город поднялся на рассвете, узнав о гибели маленького гусляра.
– Они идут сюда, – сообщил один из воинов. – И тащат мальчишку…
Толпа огромной змеей ползла к воротам крома. Впереди несколько человек несли Хельми. На шее его все еще болталась петля веревки, на которой его повесили. Толпа бурлила, слышались гневные выкрики:
– Проклятые арьи, все беды от них! Где они, там горе, там смерть!
– Да они люди вообще?
– Хоть бы князь Учай скорее вернулся и прогнал их!
– На что нам изоряне? Вот когда придет наш родич, Станимир…
– Зачем ждать Станимира? Убьем их сами!
«Да это же откровенный бунт, – думал Ширам, не сводя взгляда с толпы. – Я готов был разговаривать с дривами… Но с этими что делать?»
Поступить, как положено маханвиру Полуночной стражи, как он поступил бы прежде, даже не задумываясь? Оружием разогнать мятежную толпу? Это совсем несложно. Когда десяток-другой бунтовщиков погибнет от ударов лунными косами и под копытами коней, остальные сами разбегутся по домам. Ему ли не знать, как это делается? Но что дальше?
При виде накхов, стоящих в воротах крома, толпа остановилась и притихла.
– С чем пришли? – мрачно спросил Ширам, выходя вперед.
– Он еще спрашивает! Убийца детей! – понеслись крики. – Вешатель проклятый!
Ширам язвительно улыбнулся.
«Иду по твоим стопам, отец, – подумал он. – Сын Ратханского Душегуба – Мравецкий Вешатель! Подумать только, сколько врагов я убил без всякой жалости и обрел лишь славу! Но стоило пожалеть одного мальчишку…»
– У нас тут злодеяние свершилось, воевода… – выступил вперед один из старейшин.
– Покажите тело.
Ширам склонился над мертвым Хельми. На шее у певца все еще болталась веревка, на которой его повесили… Или нет? Предводитель накхов повернул голову мальчишки, оглядел черные синяки на тонкой коже…
– Этот узел вязали не накхи, – сказал он. – Не узел, а позорище. Я и одной рукой лучше завяжу. И веревка не наша.
Толпа вокруг загудела. Ширам видел – ему не верят.
– Я вообще не уверен, что парень умер в петле, – громко сказал он, выпрямляясь. – Сдается мне, его подвесили уже мертвым. Мне сказали, его нашли в кружале… Вешать человека – дело хлопотное, шумное, небыстрое. И как это никто не проснулся? А вот задушить потихоньку, да если еще и вдвоем…
– Айну моя, Айну! Ты не позабыта! – взвился в толпе звонкий молодой голос.
Через миг песню подхватили десятки глоток.
«Не о чем с ними разговаривать. Все равно не слышат. Не желают слышать!» – стиснув зубы, подумал Ширам.
– Отступить в кром! – приказал он. – Закрыть ворота!
Толпа, видя, что накхи уходят в остатки крепости, разразилась торжествующими воплями.
Двое дривских мальчишек, устроившись несколько в стороне, позади взбудораженных посадских жителей, не отрывая глаз следили за происходящим.
– Поистине Зарни – вещий! – благоговейно произнес Стоян.
– Да! – подхватил Белко. – Как мудрый Зарни предсказал, так все и вышло!
– Только Зарни говорил, что арьи сами захотят казнить Хельми. А воевода его отпустил…
– Нет, – поправил Белко. – Зарни сказал: «Хельми должен умереть во имя торжества правды».
Подростки старались не встречаться взглядами.
