Несмотря на отсутствие убедительных улик, Чернышевский был признан виновным в «принятии мер к ниспровержению существующего порядка управления», осужден на семь лет каторги и вечное поселение в Сибири. 19 мая 1864 года на Мытной площади был совершен обряд гражданской казни, после чего страдальца идеи отправили в Нерчинскую каторгу на Кадайский рудник. Он не оставил мыслей об ускорении пришествия светлого будущего и понемногу начал писать в Сибири новый роман под названием «Пролог».
Глава 4. Памятник
Среди каждодневных обременительных дел Александру Николаевичу редко удавалось подняться над заботами сегодняшнего дня, и потому тем более он был рад празднику в честь тысячелетия России.
Летом 1862 года государь не счел возможным выехать за границу или в Крым. Он посетил прибалтийские губернии. В Риге, Митаве и Либаве встречался с администрацией и местным дворянством. Дети две недели принимали морские купания. По возвращении домой отправился в Кронштадт, где приветствовал английскую эскадру, прибывшую с дружественным визитом. Принял сына английского короля принца Альфреда, герцога Эдинбургского, симпатичного малого, отказавшегося в тот год от короны греческого короля. Отказ герцога был вызван сложными политическими соображениями, но не понимавшая этого девятилетняя Мари была поражена и прониклась почтением к благородству и бескорыстию Альфреда. Тот в свою очередь уделял ей особенное внимание, не оставшееся незамеченным в семье. Алеша и Володя подшучивали, старшие Никса и Сашка улыбались, а Мари не знала, радоваться ей или огорчаться от насмешек над ней и ее «женихом»… Тогда же государь принял первое японское посольство и благосклонно выслушал заявление, что императорское правительство внимательно изучает опыт российских реформ. Во второй половине августа он поехал в Москву, и уже оттуда в Новгород.
7 сентября царская семья на пароходе приплыла по Волхову к древнему русскому городу. Путешествие оказалось не столь утомительным для императрицы, как опасались врачи. Мария Александровна давно освоилась с обязанностями царицы, мелочи этикета стали привычными и не заботили ее. За последние годы она стала порядочно разбираться в делах мужа, прежде всего в хитросплетениях дворцовых и министерских интриг, в интересах различных партий. Говорить о ее активной роли в управлении было бы явным преувеличением, но и вовсе отрицать ее влияния на ход дел неверно.
Все назначаемые на пост министра и товарища министра, посла и губернатора, получившие высокие дворцовые и воинские звания или ордена, представлялись императрице. Высшие должностные лица бывали у нее еженедельно. У Марии Александровны были свои симпатии и антипатии. Полностью она доверяла князю Горчакову и Петру Валуеву. Дмитрию Милютину симпатизировала, а к брату его относилась настороженно.
Внутри Романовской семьи постепенно возникло некоторое отчуждение. При безукоризненном отношении к ней братьев мужа и золовок в них она не чувствовала близких себе людей.
Близкими оставались Анастасия Мальцева, Анна Тютчева и ее отец да граф Алексей Толстой. Первую свою книгу стихотворений Толстой посвятил императрице. Ей передали его слова: «Это женщина, которую я люблю и уважаю всем сердцем. Я говорю и повторяю это во всеуслышание, и я не боюсь прослыть за льстеца».
И, конечно, дети. В Новгород они взяли всех, дабы показать им величие и славу России. Старшие Николай, Александр и Владимир держались великолепно. Мария Александровна была довольна. Никса в последнее время как-то повзрослел, она иногда с удивлением смотрела на него: неужели это ее сын, тот, кто станет править Россией во второе тысячелетие ее истории?…
По прибытии в Новгородский кремль помолились в Софийском соборе и разместились в доме архиерея.
8 сентября был прием новгородских дворян. Александр Николаевич произнес к ним слово:
– Поздравляю вас, господа, с тысячелетием России: рад, что мне суждено было праздновать этот день с вами, в древнем вашем Новгороде, колыбели царства всероссийского. Да будет знаменательный день этот новым знаком неразрывной связи всех сословий земли русской с правительством, с единой целью – счастия и благоденствия дорогого нашего отечества. На вас, господа дворяне, я привык смотреть как на главную опору престола, защитников целости государства, сподвижников его славы, и уверен, что вы и потомки ваши по примеру предков ваших будете продолжать вместе со мной и преемниками моими служить России верою и правдою.
– Государь, будем! – с чувством воскликнули дворяне.
– Благодарю вас от всей души за радушный прием. Я верю чувствам вашей преданности…
– Верьте, государь, верьте! – раздались возгласы.
– …и убежден, что они никогда не изменятся.
После в Софийском соборе отстояли обедню.
Крестный ход Александр Николаевич, прекрасный наездник, проделал верхом, а Мария Александровна с семьей и прочие – пешком. Митрополит Исидор произнес благодарственное молебствие и прочитал умилительную молитву о счастии и благоденствии России, написанную к этому дню первосвятителем московским митрополитом Филаретом. При возглашении ее государь и все опустились на колени.
И повсюду рядом с отцом был наследник-цесаревич, великий князь Николай Александрович. В этот день ему исполнилось девятнадцать лет. Он знал, что отец не случайно назначил именно на 8 сентября открытие памятника (первоначально речь шла об августе).
Николай, Никса, высокий, стройный юноша с большими материнскими глазами и мягкой улыбкой на устах, с отцовской надменностью державшийся на публичных церемониях, простой и отзывчивый в семье. Он знал, что во дворце поговаривают о его легкомыслии и слабых познаниях, капризности и излишней уступчивости. Все это присутствовало в нем, но было и другое, то, о чем не знали царедворцы. Царский долг и обязанности, о которых он слышал с малолетства, но которые долго не принимал всерьез, ослепленный блеском дворцовой жизни, как-то вдруг обернулись прочнейшими основами в его душе.
Понятие Россия постепенно облекалось плотью от поездок, книг, рассказов, уроков отечественной истории и русской словесности. Последние давал наследнику Иван Александрович Гончаров, не могший нахвалиться вниманием ученика, попросившего читать не по два, а по три урока в неделю. И, конечно, летопись воинской славы русских полков, их живые традиции, которые Никса узнавал во время прохождения службы в частях.
А еще он смотрел на отца. Прошлогодний манифест, которому предшествовало столько волнений и тревог, произвел сильнейшее впечатление на Никсу. Проезжая с отцом в санях по Невскому после развода 5 марта, он новыми глазами увидел прохожих мужиков, дворян, солдат, торговцев, офицеров, чиновников, весь город, столицу его империи…
С удивлением Никса заметил, что Саша и Володя стали относиться к нему несколько иначе, чем раньше. Конечно же, ни о каком поклонении и речи быть не могло, но новые нотки уступчивости и покорности он чутко улавливал в словах и поведении братьев. От всего этого радостное волнение не оставляло его, и два дня праздников в Новгороде он пребывал в самом приподнятом состоянии духа. Впрочем, внешне ничего заметно не было. Никса прошел хорошую школу воспитания.
