Без сомнения, Каракозов отводил удар от своих товарищей, едва ли рассчитывая на помощь «конституционной партии». В городе возник слух, что стрелявший – «студент и поляк».
Но 7 апреля содержатель Знаменской гостиницы сообщил полиции, что постоялец из третьего номера исчез. На очной ставке он признал Каракозова. Номер обыскали. Нашли конверт с адресом Николая Андреевича Ишутина, проживавшего в Москве. Тут же телеграфировали в Москву. Ишутин был арестован у себя на квартире вместе с собранными им для совещания Петром Ермоловым, Дмитрием Юрасовым и Михаилом Загибаловым. Их доставили в Петербург.
На очной ставке Ишутин признал в «Алексее Петрове» своего двоюродного брата Дмитрия Владимировича Каракозова, родившегося в 1842 году, закончившего пензенскую гимназию, в 1862 году поступившего в Казанский университет, а после исключения за участие в студенческих беспорядках жившего в деревне у родных и служившего письмоводителем при мировом судье Сердобского уезда.
8 апреля председателем следственной комиссии был назначен генерал-адъютант граф Михаил Николаевич Муравьев, умный, властолюбивый, грубый и жестокий. Муравьев предполагал наличие широкого заговора и на первом же заседании комиссии объявил:
– Клянусь скорее лечь костьми, чем оставить неоткрытым это зло – зло не одного человека, а многих, действовавших в совокупности.
Славу усмирителя Польши следовало подкрепить весомо, и с приходом Муравьева следствие увеличило обороты. Самое главное состояло в том, что покушавшийся начал давать показания.
В 1864 году он был вновь зачислен студентом Казанского университета, но затем перевелся на юридический факультет Московского университета. Каракозов назвал свои московские адреса, рассказал, какие книги читал и как пришел к мысли о преступлении. Однако, вопреки уверенности Муравьева, он упорно стоял на том, что дело задумал один, и о том никто не знал.
Ишутин оказался не так стоек. Выяснилось имя Ивана Александровича Худякова, писателя, собиравшего народные сказки и песни. Оказалось, Каракозов бывал у него в свои приезды в Петербург. Худяков помогал ему деньгами.
Худяков отрицал, что знал о подготовке покушения, хотя признавал, что разговоры об этом слышал и убеждал Каракозова, что ничего из этого не выйдет.
Из обмолвки Каракозова между тем узнано было еще одно имя – доктора Кобылина…
Муравьев задумал побороть зло в зародыше. Он обрушился на всевозможные кружки и общества. Каждую ночь брали того, другого, привозили из Москвы и провинции. Но почти всех «сидельцев» пришлось отпустить – никакой вины за ними не было обнаружено.
Малозамеченным прошел уход всесильного князя Василия Андреевича Долгорукова. 9 апреля он был у государя и просил отставить его от должности шефа жандармов и начальника III Отделения. В обществе порицали его за «неверную тактику»: он будто бы никогда ничего не говорил государю под предлогом сбережения от лишнего беспокойства.
26 апреля в Москве под председательством московского генерал-губернатора также была учреждена временная следственная комиссия. По мнению москвичей, только это и могло спасти город от «нашествия Муравьева». Московские власти пребывали в растерянности: оказывалось, что старая столица превратилась в подлинное гнездо заговорщиков. Вольно или невольно стараясь изменить это впечатление, московское следствие обрубало все концы, не слишком усердствуя в выявлении всех причастных к делу. Обе следственные комиссии еженедельно подавали доклады императору.
16 мая Каракозов совершил неудачную попытку самоубийства, бросившись в люк отхожего места.
На следующий день его посетил великий князь Николай Николаевич. Предупрежденный о важном госте, преступник остался, однако, лежать на кровати, не обращая на великого князя никакого внимания.
– Знаешь ли ты, кто я?
– Нет, не знаю, – равнодушно ответил Каракозов.
– Я брат государя!
– С чем вас и поздравляю! – вдруг взвинченно подскочил на койке Каракозов, разозлившийся, что титулованные бездельники ездят смотреть на него, будто в Зоологический сад. – Да что мне до этого? Мне, в сущности, не только до вас, да и до государя самого нет никакого дела.
Недалекий Николай Николаевич растерялся, потоптался и ушел.
Приезжал к знаменитому узнику и либеральный князь Суворов, начал с ним толковать о гуманности, о социальных идеях, а когда, наболтавшись досыта, вышел, злодей сказал караульным солдатам:
– Вы по крайней мере дураков-то этаких ко мне бы не пускали!
Секретом эти истории не стали, вызвав злорадство в некоторых слоях общества. Впрочем, о члене царской фамилии нельзя было злонасмешничать, а судьба либерального генерал-губернатора столичного была решена. Подбирались и к другому либералу – Валуеву. В обществе ходила эпиграмма:
Куда тебе в Наполеоны,
Министр пустоцветистых фраз!
Нет, нет, французские законы
Мудрены черезчур для нас…
Граф Петр Андреевич тем не менее продержался в министерском кресле еще два года.
Следствие шло все лето. В публике ходили слухи самые разнообразные, втихомолку упоминали о пытках, «от этого Муравьева всего можно ожидать». Стало известно, что по распоряжению государя двум сестрам Каракозова, проживавшим в бедности, было послано 2 тысячи рублей. «Родственники не отвечают за преступника», – заявил Александр Николаевич.
4
В начале августа указом императора был создан Высший уголовный суд для рассмотрения данного дела, и в Петропавловской крепости состоялось первое его заседание. В роли судей были князь Гагарин, граф Панин, сенатор Корниолин-Пинский, Замятнин и в качестве секретаря суда Есипович.
– Вы вызваны в суд, – сказал князь Гагарин, обращаясь к преступникам, – для дачи вам обвинительного акта о том страшном преступлении, в котором вы обвиняетесь. Допроса вам теперь не делается, но если вы сами желаете сделать показания, то оно будет принято.
Общее внимание было обращено к Каракозову, видимо, смущенному этим и не знавшему, куда ему идти, где стать и как держать большие красные руки. Он будто не замечал за своей спиной двух солдат с обнаженными тесаками. Каракозов не понравился поначалу тем, что ни на кого не смотрел прямо, подергивал жидкие усики и бородку и говорил сквозь зубы.
– Преступление мое так велико, что не может быть оправдано, даже тем болезненным нервным состоянием, в котором я находился в то время, – объявил Каракозов и тут же потребовал вызвать из Москвы докторов для дачи показаний в его пользу. Ему отказали, и это потрясло главного обвиняемого.
Перед скамьей подсудимых сидели защитники, выбранные ими самими или родственниками. Через них были переданы копии обвинительных актов самому Каракозову, Ишутину, Худякову, Ермолову, Страндену, Юрасову, Загибалову, Моткову, Шагалову, Николаеву и Кобылину.
