– Ваше высочество, отдаете ли вы себе ясный отчет в том, что ваша безупречная репутация может пострадать?
– Вот вздор какой! Если бы я сам принимал участие в решении дела, а то ведь мне нужно только походатайствовать… Пустяки!
Великий князь уехал обнадеженный, хотя Шувалов ничего ему не обещал, а про себя решил на том заседании не вымолвить ни слова. Он не слишком уважал царского брата, зная того за человека недалекого ума, в последнее время попавшего под влияние своей любовницы, артистки балета Числовой, которая и требовала от него денег.
Шувалову, да и не только ему, было известно, что Николай Николаевич практически оставил великую княгиню Александру Петровну и заваливает подарками и деньгами свою двадцатилетнюю Екатерину Гавриловну, дочь простой кухарки. Балерина же сразу поставила себя гордо и помыкала великим князем как вздумается; чуть ли не била его туфлей.
Случилось же так, что Комитет министров постановил выдать концессию именно тем лицам, за которых ходатайствовал великий князь. Через несколько дней Шувалов увидел его на малом выходе во дворце. Николай Николаевич особенно пожал ему руку и с самодовольной улыбкой показал на свой карман. Он не стеснялся.
Шувалов лучше других представлял пределы своего влияния на императора и сознавал, что концессии вне их. И все же его коробило от нахрапистости, с которой великосветские дамы и бравые генералы вступали в компанию с сомнительными дельцами ради получения больших барышей. Он по должности знал почти все, что делалось в этой сфере. Знал и о деятельности княжны Долгорукой.
Что превратило нежную барышню в деловую даму, небрезгливо проворачивавшую разноообразные комбинации, за каждую из которых ей и ее близким перепадали десятки и сотни тысяч рублей золотом, ассигнациями, драгоценностями? Тут мы вступаем в область предположений, но многое понятно сразу.
Став фактической женой царя, формально она оставалась всего только княжной. Расходы ее оплачивались, Александр давал деньги, но глубоко гнездился страх, что все вдруг может перемениться. А рядом были те, кто наставлял на ум, что не следует теряться, надо пользоваться положением сегодня – а ну как завтра не будет? Хоть деньги останутся. И сама проживет, и деткам достанет. Концессии были самым верным делом: деньги большие, приходят сразу и получить их можно без особых трудов.
В воспоминаниях современников осталось немало историй борьбы за концессии с участием самых разнообразных, но известных нам лиц. Тот же князь Анатолий Барятинский с годами обрел немного ума и понял, что не вечно за него будут платить долги, надо самому доставать денег. Имя его было весомо, и он решил броситься в какое-нибудь предприятие, лучше всего по железнодорожному делу. Узнал князь, что имеются две концессии на Севастопольскую и Конотопскую дороги. Претендентом на последнюю был Карл Федорович фон Мекк, и Барятинский вступил с ним в компанию. Требовался хотя бы некоторый капитал. Князь проехался по друзьям, приятелям и родственникам, но смог наскрести 20 000 рублей, смехотворную сумму. С тем и приехал.
Карл Федорович при виде тонкой пачки ассигнаций удивленно поднял брови, но тут же сказал:
– Дорогой князь, без сомнения капитал важен, но для меня несравненно дороже ваше нравственное содействие нашим планам.
Барятинский был доволен. Оба понимали, что имелось в виду под «нравственным содействием».
Князь Анатолий поспешил объехать влиятельных лиц и некоторых министров. С иными он был приятелем, с другими шапочно знаком, но все же поговорить мог со всеми. Его огорчили новостью: конкурентом фон Мекка по Конотопской дороге является некий Ефимович, никому не известный купчишка, но пока в министерских комитетах ему оказывается явное предпочтение.
– Кто же за ним стоит? – прямо спрашивал князь Анатолий. Иные собеседники недоуменно поднимали брови на такой вопрос, иные улыбались в усы, а кое-кто делился сведениями. Одни утверждали, что за Ефимовичем стоит принц Александр Гессенский, брат императрицы, и потому обойти тут нельзя. Другие называли княжну Долгорукую, чье положение было хорошо известно.
Со всем этим князь примчался к фон Мекку. Опытный делец поручил ему разузнать точно, кто продвигает конкурента, а для этого напрямую переговорить с высокими особами.
Барятинский знал, что с принцем близок граф Сергей Григорьевич Кушелев, давний друг и приятель, командовавший Измайловским полком, когда князь Анатолий командовал Преображенским. И вот генерал-адъютант приезжает к генералу от инфантерии.
– Заработать хочешь? – без церемоний спросил князь Анатолий. – Ты ведь по уши в долгах, а тут есть возможность сорвать куш.
Кушелев изъявил полную готовность и положился на слово князя Анатолия.
– Тогда поезжай-ка ты, Сергей, к своему принцу и выведай у него, действительно ли есть соглашение его с Ефимовичем о Конотопской дороге, и сколько тот ему обещал дать.
– Менее чем за 10 тысяч не поеду, – твердо ответил генерал.
– Ну, друг… – Барятинский развел руками. Фон Мекк дал ему 15 тысяч. – Бери пять и поезжай!
– Да это смешные деньги.
– Вот тебе пять тысяч сразу! – Барятинский по собственному опыту знал, что один вид приятно пахнущих ассигнаций побуждает человека к согласию.
Кушелев отправился к принцу Александру Гессенскому, а сам Барятинский поехал ни много ни мало в Эмс, где находился государь и близ него была княжна.
Эмс городок небольшой, но приятный. Барятинскому он показался скучен. В средствах князь был свободен, и потому несколько дней пожил в свое удовольствие, прогуливаясь верхом по окрестностям и посещая вечерами музыкальные представления на вокзале. Навещал знакомых и вскользь задавал один вопрос: здесь ли княжна? Никто не мог ответить утвердительно.
На нет и суда нет. Барятинский уже решил было возвращаться, но поскольку денег было немало и они буквально жгли карман, решил он съездить проветриться в Баден-Баден. В казино проиграл немного, но немного и выиграл. На обратном пути в вагоне увидел графиню Ольгу Игнатьевну Гендрикову, жену графа Александра Ивановича Гендрикова, более известную как кандидатку в фаворитки государя, за которой он было ухаживал, а потом бросил, надоела своей открытой дерзостью и каким-то не женским ухарством. Муж ей давно был ничто, и графиня зажила совсем свободно.
По встрепанному виду, по тому, как шляпка сидела криво, а на щеках алели пятна, проницательный князь сделал вывод, что та проигралась в пух. И мелькнула у него счастливая мысль: Гендрикова была урожденной Шебеко, а жена брата графини Ольги Игнатьевны генерал-майора Шебеко, Марья Ивановна, была по должности фрейлиной великой княгини Ольги Федоровны, а по неофициальному положению – неразлучной подругой княжны Долгорукой. Барятинский чутьем игрока почуял удачу и поздравил себя.
Он подсел к Гендриковой и завел разговор о Бадене. Графиня не таилась: проигралась так, что не имеет средств на возвращение домой, а негодяй муж два раза дерзко отказывал в присылке денег.
