Воодушевленные начальным успехом, они предложили уничтожить военные округа и вернуться к системе отдельных армий, распределив между ними все войска. Александр Николаевич втянулся в обсуждение этих вопросов, которые действительно сильно занимали его, и, к сожалению, сыграл на руку противникам своего министра.
Давно известно, что хуже незнания только полузнание. Государь имел некоторое представление о тактике и стратегии, сам командовал полком, дивизией и корпусом, участвовал в обсуждении всех военных вопросов империи, но подлинно глубоких военных познаний не имел. Тем не менее, воодушевляемый примером участников совещания, которые наперебой высказывали свои точки зрения и излагали свои предложения, и он решил выступить. Под сильным влиянием братьев и Барятинского сам составил записку о преобразованиях в армии, не заметив, что его записка будто списана с проектов антимилютинской партии.
Очередное заседание состоялось 10 марта. После того как Александр Николаевич зачитал свою бумагу и довольный откинулся на спинку кресла, услышав возбужденный гул генералов, он повернулся к военному министру. Тот сидел по левую руку, побледневший, с вытянутым лицом и, увидя взгляд государя, попросил слова.
– Ваше величество, прочитанные предложения составляют полное ниспровержение всей существующей у нас системы военной администрации. Уничтожение военных округов будет возвращением к прежней неурядице, к прежним комиссариатским и провиантским злоупотреблениям… Как бы то ни было, но предлагается ныне такое коренное преобразование, которое выработать и привести в исполнение я не чувствую себя в силах!
И один в поле воин. Резкий и горячий протест Милютина вернул государя на землю, напомнив, кто у него действительный военный работник. Александр Николаевич поспешил закрыть заседание.
Вечером во дворце был очередной прием. Император, зная горячий характер Милютина, опасался, как бы тот не совершил непоправимых резкостей. Он сам отыскал военного министра в толпе приглашенных, взял за руку и отвел немного в сторону. Нагнувшись к уху Милютина, Александр мягко и кротко сказал:
– Как не стыдно было тебе рассердиться! Приходи ко мне завтра утром, часу в одиннадцатом.
В назначенный час Милютин пришел. Александр встретил его на пороге кабинета, обнял и после минутной запинки сказал:
– Зачем ты принял так к сердцу то, что вчера говорилось? Мало ли какие приходится слушать несообразности…
Он так извинился, и мог ли Милютин не принять этого извинения?
Посчитать ли приведенный случай примером бесхарактерности Александра II? С этим мнением можно было бы согласиться, если не принимать в расчет искреннюю натуру нашего героя, поддававшегося увлечениям и слабостям, но и находившего в себе силы встать выше их ради одного дела – блага Отечества. Многажды еще придется нашему герою спотыкаться… Пусть бросит в него камень тот, кто сам не ведал греха. Как бы то ни было, Милютин смог не только устоять на посту, но и отбил атаку на свои преобразования. Правда, кое-какие жертвы пришлось принести. Были восстановлены армейские корпуса, деление дивизии на две бригады, полки переводились на четырехбатальонный состав вместо трехбатальонного, в батальоне также вводилась четвертая рота. Большого смысла в этих нововведениях не было, за исключением одного: открытия сотен офицерских и десятков генеральских вакансий.
Комиссия Барятинского, как ни тужилась, не смогла найти каких-либо серьезных упущений в деятельности военного министерства. Приводились отдельные случаи ошибок и воровства интендантов. Доклад выглядел настолько смехотворно, что некоторые члены комиссии отказались его подписать. Барятинский подписал и передал государю. Свалить своего врага он не смог и теперь надеялся хотя бы на провал предлагаемой министром реформы.
Проект закона о всеобщей воинской повинности обсуждался в несколько этапов в Государственном Совете. Неожиданным оппонентом Милютина выступил князь Горчаков. Не то чтобы князь был против проекта, он всячески подчеркивал важность переворота, совершаемого этим во всем быте народа, но, по его мнению, тут следовало проявить «осторожность и постепенность», ибо в Пруссии в начале века подобная реформа вводилась в течение десяти лет. Совсем неожиданным было возражение князя относительно призыва на военную службу «представителей образованных классов», которые могут оказать «вредное влияние на дисциплину и дух войск».
«Да ведь в той же Пруссии все образованные и идут в армию», – хотел было вспылить Милютин, но удержался и спокойно изложил возражения по пунктам.
Более серьезным противником выступил министр просвещения граф Дмитрий Андреевич Толстой. Суть его возражений сводилась, напротив, к лишению льгот лиц, имеющих высшее образование. Парадоксальность ситуации состояла в том, что министр народного просвещения как будто только и заботился о лучшем составе армии, военный же министр защищал отечественное просвещение и образование. С горькой иронией Милютин записывал вечером в дневник: «Мало того, шеф жандармов, стоящий во главе аристократической партии, клонил к тому, чтобы вся высшая и образованная молодежь поголовно была привлечена к военной службе и чтобы, в случае войны, легла целиком на поле битвы… Такая перестановка ролей могла бы показаться непостижимой загадкой для всякого непосвященного в закулисную игру и замаскированные замыслы наших ториев».
Думается, в горячности Дмитрий Алексеевич упустил из виду и политическую сторону вопроса. Шувалов и Толстой, как главари партии «охранителей», полагали, что для общественного спокойствия полезнее запереть «чрезмерно образованную» молодежь в казармы под присмотр фельдфебелей. Однако такая скалозубовская политика не прошла. Милютин смог настоять на установлении льгот по образованию при призыве на военную службу.
1 января 1874 года был издан устав о воинской повинности, согласно которому воинскую повинность должно было отбывать все мужское население, достигшее 21 года, без различия сословий.
4
За труды по разработке нового закона о воинской повинности Милютину был пожалован царский рескрипт с изъявлением благодарности. Хотя министр был скромен («Никогда я не гонялся за наградами, подобно фаворитам и придворным лакеям», – писал он в дневнике, и это было правдой), но не совсем же лишен честолюбия. Он был уязвлен малостью награды, особенно подчеркнутой одновременным пожалованием графу Адлербергу высшего ордена империи Св. Андрея Первозванного – по случаю свадьбы в царской семье. Ко всему стало известно, что и рескрипт появился на свет благодаря напоминанию великого князя Константина.
В тот день у министра было дурное настроение и не хотелось показываться на люди, зная, что «царскую милость» к нему подробно обсуждают злые языки, но не устраивать же демонстрации. И нехотя надев парадную форму, Милютин поехал в Зимний дворец на торжественный обед по случаю свадьбы царской дочки великой княжны Марии Александровны и английского герцога Альберта Эдинбургского. Но министру за столом не нашлось места. Он и уехал со свадьбы.
(Забегая вперед, скажем, что Дмитрию Алексеевичу довелось позднее делать более удивительные открытия. После отставки он предложил одному из своих курьеров остаться у него на службе, но тот отказался. Огорченный Милютин поделился своей неудачей со знакомым, связанным с департаментом полиции, и тот его огорошил. Оказалось, что курьер был секретным агентом полиции и там получал больше, чем от Милютина, почему и не захотел терять выгодное место. Таким образом, даже близость к императору не избавила Дмитрия Алексеевича от секретного надзора, видимо, по указанию шефа жандармов графа Петра Шувалова.)
