За приведение улиц в порядок взялся градоначальник Федор Федорович Трепов, назначенный на эту должность в 1873 году. Действовал он подчас вопреки генерал-губернатору, светлейшему князю Суворову. Александр Аркадьевич был добрейшей души человеком, например, имея по должности ложи во всех театрах, он часто присылал их своим друзьям. Ничуть не похожий на великого деда, он был тщеславен и трепетно дорожил доверием царских особ. В Зимнем сиживал в детской великих князей с няньками, ревновал ко всем возможным соперникам в царской милости и едва ли не заискивал в придворных лакеях и конюхах. Однако при известной его пустоте и завистливости по характеру князь оставался сущим балованным ребенком. Он просил за всех, кто обращался к нему, не разбирая, достоин ли был проситель милости или нет. Этим злоупотребляли, и вскоре начальствующие лица перестали обращать внимание на его ходатайства.
Не то – Трепов. Будучи полицмейстером, он энергично реорганизовал столичную полицию: добился увеличения окладов полицейским, создал речную полицию, разделил город вместо частей на участки, несмотря на противодействие городского общественного управления, ссылавшегося на недостаток средств. Жители Петербурга были на стороне Трепова. С его приходом к должности город стал аккуратно освещаться, мостовые починены, мосты через Неву стали наводиться вовремя.
Деятельность Трепова способствовала ограничению пожаров в засушливое лето 1868 года и скорому устранению последствий сильного наводнения в 1873 году. В те годы в столице росла дороговизна, особенно чувствительная для малоимущих. Цена дров за сажень с 4 рублей дошла до 7 и до 10 рублей, цены небывалые. Говорили о мошенническом сговоре дровяных торговцев. Трепов принял решительные меры к облегчению положения бедняков. Дрова закупались городской властью в большом количестве и затем распродавались по меньшей цене.
С получением больших полномочий, Трепов взялся за окраины столицы. При нем улицы зимой стали очищаться от снега и льда. В его правление появились у извозчиков первые полуколяски, а ранее у них были «гитары» – повозки в роде линеек, на которых можно было сидеть верхом или боком. Теперь на задке саней и колясок прикреплялся номер извозчика.
При устрашающей внешности и голосе Трепов далеко не был тупым служакой. Он хотел порядка – это верно, но порядка по закону.
В сентябре 1875 года художник Иван Николаевич Крамской приехал к градоначальнику за объяснениями. Его вдруг несколько раз вызывали в полицию, грубо допрашивали невесть о чем, а на протест художника отвечали одно – «секретное дело». Оказалось, что уже более десяти лет, после скандального ухода из Академии художеств группы молодых художников (позднее образовавших товарищество передвижников), Крамской состоит в списке «подозрительных», почему полицейским чинам и вздумалось его допросить. Трепов приказал вычеркнуть Крамского из списка, в котором, впрочем, оставалось более 6 тысяч фамилий.
Скоро любезного и энергичного градоначальника узнал весь город. Правда, в высшем свете посмеивались над манерами генерала. Кучер его при проезде особенно кричал, так что издали было слышно. А вслед за криком кучера показывалась и коляска градоначальника, который любил (особенно в присутствии высочайших особ) ездить стоя на всем скаку.
Впрочем, из виднейших столичных фигур особенное внимание всегда привлекал граф Александр Владимирович Адлерберг. Никто не был так близок к государю, не знал его сокровенных мыслей, не делил с ним семейных радостей и печалей. Адлерберг с 1870 года исполнял обязанности министра императорского двора и уделов (фактически ранее, так как занимавший эту должность его отец граф Владимир Федорович в последние годы ослаб и одряхлел), был также канцлером российских императорских и царских орденов и членом Государственного Совета. Брат его Николай Владимирович служил генерал-губернатором Финляндии и в петербургском свете считался почти либералом: он ввел в своем крае самоуправление в городах и селах, добился принятия нового устава для сейма и отделения школы от церкви. Пригрозив отставкой, он добился согласия государя на обсуждение закона о всеобщей воинской повинности финляндским сеймом.
Братья Адлерберги в меру своего разумения следовали девизу своего рода «Вера и верность». Граф Александр Владимирович пользовался репутацией человека спокойного, добродушного, очень умного и прекрасно образованного, а также, что примечали особо, не принадлежавшего ни к одной партии.
Правда, был человеком не без странностей: отрицал полезность движения и свежего воздуха. Поставленный им самим на себе опыт принес заранее известный результат: от постоянного пребывания в запертой комнате здоровье графа ослабло, появилась одышка и ухудшилось зрение.
Имя графа Адлерберга редко упоминалось в скандальных слухах Петербурга, разве что происходил его очередной крупный проигрыш в карты. Но в апреле 1873 года в газете «Голос» появился отчет о судебном процессе по жалобе некоего титулярного советника Анучина на графа Адлерберга. Суть дела состояла в том, что ростовщик Анучин имел от судебной палаты исполнительный лист для взыскания с графа Граббе 15 000 рублей с процентами. Граф не собирался платить, и Анучин решил засадить его в долговую тюрьму до выплаты долга. Однако арест мог произойти только после увольнения графа Граббе от придворной службы. Министр двора под разными предлогами оттягивал это увольнение, находя известное удовольствие в глумлении над законом и петербургским ростовщиком.
Анучин подал жалобу в Сенат. По кто такой был титулярный советник против графа Адлерберга? Несмотря на формальную законность претензий Анучина, Сенат отказал ему в удовлетворении иска, тем самым был подтвержден закон, четко сформулированный прусским аристократом Бисмарком: «Сила есть право».
В противоположность своему отцу граф Александр Владимирович не любил заниматься канцелярскими делами и подчас просто забывал о них. Секретаря он не имел, а небрежность и рассеянность его были таковы, что иные бумаги лежали в его шкафах десятилетиями. Ходили слухи, что, накопив изрядное количество прошений на высочайшее имя и на свое, граф, не распечатывая, отправлял их в камин.
Своих помощников граф принимал неохотно, требуя от них предварительно бумагу с изложением вопросов, хотя иное дело можно было запросто решить на словах за минуту. Все это привело к тому, что подчиненные графа распоряжались по-своему, и беды от этого никакой не выходило.
Для полноты портрета стоит добавить, что при всей своей лености граф Александр вполне владел пером и с огромным усердием работал секретарем у государя, составляя проекты многих официальных бумаг.
Главный же после императора интерес вызывал наследник-цесаревич великий князь Александр Александрович. С жадностью вызнавались подробности, мелочи о нем. Например, что читал модные в ту пору романы серба Болеслава Марковича, а романов Тургенева не читал, Льва Толстого также. Говорили, что наследник туп, тяжелодум, несообразителен крайне, так что будто бы его воспитатель Чивилев при известии о назначении его цесаревичем ужаснулся, сказав: «Как жаль, что государь не убедил его отказаться от своих прав: я не могу примириться с мыслью, что он будет управлять Россией».
