Меня радует, что братья остались довольны мною, надеюсь, что со временем мне удастся еще более сблизиться с ними и быть им насколько возможно полезным (тут речь идет о младших Сергее и Павле, друживших между собою и несколько чуждавшихся старших Александра и Владимира. – Авт.)… Папа читал нам Твое письмо к нему; читая конец письма, он не мог удержаться от слез: ему невыразимо грустно провести, первый раз в жизни, день свадьбы в разлуке с Тобою. Хотя письмо мое придет позже завтрашней телеграммы, позволю себе однако искренно, от всей души поздравить Тебя с двумя наступающими, дорогими праздниками. Мысли и молитвы мои будут с Тобою и с Алексеем. Буду просить Бога, чтобы сохранил Он Тебя для нас всех еще на многия, многия лета. Буду также молить Господа, чтобы не дал Он погибнуть тоскующей и скорбящей душе брата; чтобы рано или поздно он вернулся к нам телесно и душевно излеченным (имеются в виду сердечные смуты, охватившие великого князя Алексея во время его путешествия в Америку. – Авт.). Я уверен, душка Ma, что Твои молитвы присоединятся к моим и что Бог, в бесконечном милосердии Своем, услышит их!
Крепко, от всего сердца обнимаю Тебя.
Твой Владимир».
«Царское Село. 4 ноября 1872 г.
Милая Мама!
Прошедшая неделя опять была полна для меня самыми разнообразными занятиями. Чтобы не нарушать последовательности, начну с Воскресенья. Саша, Минни и дети прибыли совершенно благополучно и в добром здравии в Царское около полудня. Я не мог поехать к ним навстречу, так как это было время обедни, к которой они поспели ко второй половине и застали молебен по случаю благополучного возвращения всех нас. Мы в этот день обедали у них и провели вечер. На другой день, в Понедельник, Саша и я отправились по первому поезду в город. В 11 ч. я уже был на Царицыном Лугу и успел, до приезда высшего начальства, объехать мою бригаду. Погода была сносная, хотя довольно прохладная, так что у меня порядочно мерзли руки. Парад сошел совершенно благополучно и Папа остался вполне довольным войсками. С лошадей мы слезли у дома Ольденбургских (видимо, Александра и Владимира пригласил принц Александр Ольденбургский, командир лейб-гвардии Преображенского полка. – Авт.) и отлично позавтракали у Эжени. Вечером были с Папа в русском театре, пили там чай и засим отправились по Московской дороге в Тосну, а оттуда в Лисино. Погода была отвратительная: мокрый снег падал громадными хлопьями и при этом дул сильнейший ветер. В Лисине мы застали мороз, который в ночь усилился и к утру достиг 7°. Это не помешало нам однако в 10 ч. отправиться на птиц, против самого дома. По случаю снега охота была не вполне удачная. Убили весьма скромное количество фазанов и куропаток. Вернувшись домой, позавтракали и поехали в парк стрелять разнообразных животных. Эта охота была удачнее. Были дома около 3 ч. В 6 ч. обедали, играли в ералаш и в 8 ч. отправились с Папа в карете прямо в Царское, куда и прибыли около 11 ч. В четверг обедали у Папа офицеры полка принца Карла, только вернувшиеся из Берлина. Их принимали с необыкновенным радушием и угощали на славу. В Пятницу утром мы все отправились в город. Папа осматривал укомплектование гвардейской пехоты и остался совершенно доволен выбором людей. (Издавна было заведено, что солдат в лейб-гвардейские полки отбирал сам государь. В известные дни в залах Зимнего трудно было пройти меж толп мужиков, из которых выделяли по росту и цвету волос в Семеновский, Преображенский, Кавалергардский, Измайловский, гусарский и иные. С годами у государя на сам отбор хватало все меньше сил и времени, но хотя бы посмотреть новобранцев он любил – к недоумению военного министра, не понимавшего, как император может заниматься такой ерундистикой. – Авт.). Из Манежа я прямо отправился к Сергею Максимовичу… Вечером были в Фаусте. Папа был очень доволен, как играют, так и пением Нильсон; Саша и Минни от нее в восторге…
До скорого свидания, душка Ma! Крепко целую Твои ручки и от души обнимаю Мари.
Твой Владимир».
«Царское Село. 12 ноября 1872.
Благодарю Тебя от всей души, душка Ma, за Твое доброе, хорошее письмо. Ты знаешь, как я дорого ценю Твое слово и как я люблю Тебя всеми силами моей души. Когда в Ливадии все надежды на будущее счастье, надежды, которые стали для меня столь дорогими, так неожиданно уничтожились (мальчишки влюблялись один за другим, и все неудачно. – Авт.), я понял, что лучшего друга, лучшей опоры в этой жизни нет у меня. Прости меня, что я может быть так поздно пришел к этому сознанию; но случившееся со мною было первым настоящим горем в моей жизни, а в горе гораздо больше, нежели в радости, узнаешь тех, которые тебя искренно любят. А кто же меня больше любит на сем свете, нежели Ты, душка Ma? Конечно, Ты, одна Ты, больше никто. И если жизнь успела многое во мне испортить, то верь мне, Мама, Ты не ошибешься, сердце мое осталось нетронутым и всегда готово откликнуться на все хорошее, на все доброе…
До скорого свидания, душка Ma!
Твой Владимир».
3
На одну из охот в феврале 1875 года император пригласил приехавшего из Берлина со специальной миссией Йозефа фон Радовица. Было нечто странное в направлении в Петербург вместо заболевшего посла (который по донесению нашего посланника Убри почти выздоровел) вчерашнего посланника в Афинах. Однако Радовиц был близок к канцлеру Бисмарку, направление его со специальной миссией, очевидно, было продуманным шагом германского «вице-императора».
Радовиц подстрелил двух куропаток, выпил изрядное количество спиртного под блины и дичь и без устали расточал любезности в адрес царя. О делах, естественно, не говорили, но кое-какие догадки у Александра Николаевича возникли.
В начале 1870-х годов, по мере того как Франция оправлялась от военного разгрома и восстанавливала армию, в Берлине созревало намерение опередить своего противника и новым ударом добить Францию, захватить Люксембург и получить еще 10 миллиардов контрибуции. «Ни одно правительство не будет таким глупым, – писал Бисмарк германскому послу в Париже, – чтобы предоставить противнику выбор времени для начала войны и ждать момента, который покажется удобным для врага, раз оно вопреки своему желанию вынуждено считать войну неизбежной. Германский деловой мир требует ясного политического горизонта. Он еще перед войной 1870 года не раз высказывался за то, что начало войны для него менее пагубно, чем без конца продолжающаяся угроза ее возникновения».
Русский посол в Берлине Петр Убри сообщал в Петербург о «чувстве ненависти», которым Бисмарк руководствуется в отношениях с Францией. Обсуждение возникшей опасности французской стороной использовалось Берлином в качестве доказательства «агрессивных намерений» Парижа. В апреле 1874 года рейхстаг принял военный закон, увеличивавший ассигнования на нужды армии. Бисмарк без обиняков заявил русскому послу, что он взял себе за правило всегда и везде систематически противодействовать французской политике.
Но канцлер боялся России. Боялся антигерманской коалиции, войны на два фронта, стойкости русского солдата и неисчерпаемости природных ресурсов гигантской империи. Для устранения этих страхов и был послан фон Радовиц. Позднее Бисмарк изображал его миссию как нечто формально-малозначимое, но дело было далеко не так.
