Работа оказалась трудной не только из-за сжатости сроков (всего год), сложности многофигурных композиций и их величины (каждая – в 7 аршин высоты и 5 аршин ширины). И здесь, как и во всей жизни России, сказывалось влияние бюрократии, иногда благотворное, иногда – вредное. Комиссия по построению храма контролировала все этапы работ и предъявляла подчас жесткие требования к живописцам, исходя, по их мнению, не из художественных критериев, а из казенной «нормы благолепия».
Сурикова увлек драматизм бурных споров о вере, где за словом подлинно стояло дело, и еретиков ссылали, а то и убивали; император Константин поддерживал то Афанасия Великого в его борьбе с арианством, а потом взял сторону Ария и сослал самого святителя Афанасия. Однако драматизм драматизмом, а все-таки храм Божий – не художественный салон. Само назначение его состоит в предоставлении человеку возможности для молитвы, сосредоточении его на обращении к Господу, и тут едва ли стоит отвлекать его драматическими сценами. Охваченный едва ли не всеобщим атеистическим поветрием, молодой художник думал иначе, но Комиссия твердо вела свою линию. Разительно отличаются первоначальные эскизы художника и одобренные картоны, с которых велась роспись. Эскизы более ярки, выразительны, характеристики действующих лиц сочны. На картонах все как бы высушено, обесцвечено, смягчено. Художник негодовал. Из-за придирок Комиссии ему не выплачивали деньги. Он переделывал бороды, прически и наряды, иногда потом втайне восстанавливал первоначальную роспись, в общем, старался делать по-своему.
Ранее Суриков достиг немалых успехов в академической живописи. Высокую оценку получила его дипломная картина «Апостол Павел объясняет догматы веры в присутствии царя Агриппы, сестры его Береники и проконсула Феста» и более ранняя – «Пир Валтасара». Царь Валтасар устроил пир, на который приказал принести золотые сосуды из хранилищницы Иерусалимского храма, и на пиру он с гостями славил древних идолов. В разгар веселья на стене дворца возникли слова «мене, текел, фарес» – «исчислено, взвешено, разделено». Призванный пророк Даниил объяснил, что кощунство над святынями и поклонение идолам будут наказаны. В ту же ночь царь был убит, а царство его вскоре распалось. Премию Сурикову за картину дали не случайно, интересны и композиция и цвет, а каков сюжет!
От пророчества на царском пиру – к яростным спорам об Истине, не тем ли жило и русское общество тех лет? Только кажется, что господа живописцы пишут, что им в голову взбредет. Дух времени всегда ощутим в работах больших мастеров.
И уже бродя по Москве после утомительной работы, раздумывал Суриков о будущем. Мечталось ему, как женится, прочно обоснуется в Первопрестольной и начнет большую картину… и он поднимал глаза на кремлевские стены, обходил Беклемешевскую башню, разглядывал Кутафью башню, Покровский собор, живые декорации русской истории…
5
Последнее посещение Александром Николаевичем храма состоялось 21 ноября 1878 года. Были закончены почти все росписи, сверкавшие свежими красками, и каждую хотелось внимательно разглядывать. Однако заботы не кончились. Оставались еще памятные доски, к которым по его желанию добавили отдельные доски с проектами храма Витберга и Тона. Взволнованный Тон поделился огорчением: Комиссия предложила ограничить обход храма, исключив из него восточную часть. Начало рассказа о войне предполагалось вести не от входа, а от жертвенника, в максимально далеком от входа месте за алтарем, и закончить также в глубине коридора с противоположной южной стороны. Здесь мелочей не было. На вопрос государя об основаниях такого решения было сказано, что эти помещения за алтарем не могут быть доступны всем посещающим храм, и потому там не может быть допущено написание манифестов, планов и прочего.
– Но митрополит покойный Филарет не возражал! – запальчиво выкрикнул Тон.
– Константин Андреевич, – успокаивающе положил ему руку на плечо царь, – полагаю, что вопрос серьезен и здесь мы его не решим. Пусть Синод вынесет свое заключение, выше арбитра нет.
Старый архитектор послушно склонил седую с проплешинкой голову.
Первоначально планировалось завершить все работы в храме к 1880 году. Тем самым освящение храма приурочивалось к 500-летию Куликовской битвы и 25-летию его царствования.
– Ну что, через полтора года устроим праздник? – весело спросил он Адлерберга, садясь в карету.
– Не получается, государь, – неожиданно возразил тот. – Коронация-то произошла в 1856 году, а не 55-м.
– Не беда, – ответил Александр Николаевич. – Освятим в 81-м… если буду жив.
Он не знал, что к тому времени в Петербурге сформировалась централизованная революционная организация. Она невелика, всего 60 человек да полторы сотни сочувствующих, но на ее основе была создана «Земля и воля», которую возглавили уже видные к тому времени революционеры – Марк Натансон, Сергей Кравчинский, Георгий Плеханов, Софья Перовская, Александр Михайлов, Андрей Желябов, Николай Морозов и другие. В конце десятилетия организация неизбежно раскалывается на сторонников террора, изверившихся в иных способах «пришпоривания» истории, и на сторонников постепенной подготовки народа к революции.
Начинается эпоха террора. В террористы шли дети из приличных буржуазных и дворянских семей, румяные барчуки, с откровенным эгоизмом считавшие любые свои мнения единственно верными; шли озлобленные нищетой и убожеством жизни разночинцы; шли немногие искренние фанатики, вознамерившиеся в помрачении души и разума, что позволительно путем малого зла построить счастье.
Создаваемый ими храм зла рос день за днем.
Глава 6. Балканская война
1
19 апреля 1877 года в Кишиневе великий князь Николай Николаевич давал обед по случаю назначения главнокомандующим Действующей армией. Обед был сугубо мужской, точнее – сугубо военный. За столом сверкали эполеты, погоны, аксельбанты на мундирах без какого бы то ни было вкрапления фраков и сюртуков.
Во главе стола сидел государь, по правую руку от него – брат Николай, по левую – наследник-цесаревич. Все гости сидели по чинам, и сын хозяина, великий князь Николай Николаевич-младший, находился среди своих ровесников.
Государь был чрезвычайно весел, с готовностью улыбался, шутил, довольный тем, что попал в среду мужественного армейского братства. Особенно развеселился он под конец обеда, когда Николай Николаевич попросил у него разрешения скомандовать, чтобы курили. Хотя сам великий князь, в отличие от старшего брата, не курил, но под конец каждого завтрака и обеда громко командовал:
– Вынимай па…
И в этот раз все присутствующие в один голос закончили:
– …трон!
Александр Николаевич этого обычая не знал и от души рассмеялся. Через день он отбыл в Санкт-Петербург через Одессу, Киев и Москву. Везде встречали его толпы народа, воодушевленные неподдельным энтузиазмом. Однако принятое решение, казавшееся ясным и очевидным среди бравых генералов и полковников, в его собственных размышлениях обрастало сомнениями и тревогами.
