В те дни в Зимнем были огорчены, но не придали большого значения покушению на генерала Трепова, в которого 24 января стреляла какая-то стриженая девица-нигилистка.
В Лондоне взяло верх воинственное крыло. Министр иностранных дел лорд Дерби подал в отставку. 2 февраля британская эскадра, вопреки протестам султана, вошла в Мраморное море. В соответствии с полученными инструкциями Николай Николаевич распорядился о продвижении русских войск к Константинополю. По согласованию с турками было занято местечко Сан-Стефано, где разместилась штаб-квартира русского главнокомандующего и продолжались русско-турецкие переговоры. Игнатьев знал, как вести дело. После некоторых уступок он усилил давление и несколько раз угрожал прервать переговоры – это означало возобновление войны. Турки отступили и приняли большинство русских требований.
19 февраля 1878 года был заключен Сан-Стефанский мирный договор между Россией и Турцией. Хотя сам Игнатьев был разочарован им, по общему мнению, договор стал крупным достижением для России. Согласно ему, Сербия, Румыния и Черногория получали независимость и значительно расширяли свои границы. Болгария получала Македонию и становилась автономным княжеством, турецкие войска выводились с ее территории, хотя сохранялась уплата дани. В христианских провинциях Турции, Боснии и Герцеговине должны были быть проведены административные реформы. России возвращалась Южная Бессарабия, на Кавказе она получала города Батум, Карс, Ардаган и Баязет.
В те дни Милютин и весь дворцовый мир в полной мере ощутили перемену отношения государя к военному министру. 31 января Дмитрий Алексеевич заболел и должен был лежать в постели. Государь по несколько раз в этот и следующие дни присылал ему срочные телеграммы, требуя его мнений и соображений в письменном виде. Александр Николаевич как-то сам приехал к Милютину за срочным советом и просидел полчаса, обсуждая воинственные заявления Дизраэли.
19 февраля стал днем многопамятным. В Большой дворцовой церкви состоялась обедня и молебствие. «19-е февраля будет надолго великим днем в памяти русского народа, – записал в дневник Милютин. – Но государь обыкновенно в этот день неохотно принимает поздравления, а сегодня в особенности он показался мне сумрачным и грустным. Впрочем, он в таком же настроении уже несколько дней. Все замечают сильную перемену в его лице, он как будто разом постарел на несколько лет. Напротив того, императрица, несмотря на недавнюю еще простуду, имеет вид более оживленный и здоровый, чем привыкли мы видеть».
Сан-Стефанский договор вызвал возмущение в Лондоне и Вене. Военная победа России над Турцией и выгодные условия мирного договора возбудили страсти даже в Париже и Берлине. Давление на Россию усилилось, и стало очевидным, что исход окончательного мирного соглашения с участием европейских держав может оказаться и не в нашу пользу. Милютин в дневнике едва ли не каждый день почти с отчаянием пишет, насколько прискорбно нахождение в кресле министра иностранных дел человека, неспособного к ведению серьезных вопросов. Сам Горчаков болел и не вставал с постели, однако же намеревался лично ехать в Берлин и блеснуть на конгрессе перед всем миром.
Договор вызвал восторг в Болгарии, где начался сбор подписей под благодарственным адресом к русскому царю. К апрелю великому князю Николаю Николаевичу передали адрес с 230 тысячами подписей. Александр II, генералы Игнатьев, Скобелев и Гурко стали там национальными героями.
Возникали и безотлагательные внутренние дела. 24 марта у государя состоялось новое совещание о мерах против распространения социалистической пропаганды. Участвовали Милютин, Валуев, Тимашев, Мезенцов, граф Толстой, граф Пален. «Говорили много, но большею частью все давно известное и пережеванное; ничего, конечно, не придумали», – резюмировал в дневнике Милютин.
В Европе же закипела невидимая, но яростная дипломатическая борьба. В очередной раз Россия осталась без союзников в трудный для себя момент. Бисмарк в феврале заявил, что на предстоящем конгрессе выступит в роли «честного маклера», иначе говоря, не будет поддерживать Россию. Австрийский министр иностранных дел граф Андраши готов был приложить все силы, чтобы вернуть карту Балкан к тому состоянию, в каком она была до войны, с тем, однако, чтобы самим получить Боснию, Герцеговину, а по возможности и политический контроль над западной частью Балкан.
Дизраэли был скромнее в своих желаниях. Он намеревался получить для Англии только остров Кипр. Под прикрытием заверений в защите от «русской угрозы», англичане предъявили султану ультиматум. Тот согласился уступить остров, но нигде об этом открыто не заявил. Дизраэли это не смутило, и в июне Кипр был оккупирован английскими войсками. Лондон и Вена договорились о совместной линии поведения на конгрессе.
На очередном совещании у государя обсуждались нахальные действия англичан, угрожающих вступлением в Босфор. «Почему же не мы?» – гневно спрашивал государь. Все благоразумные люди понимали, что для России сейчас рисковать войной было бы гибельно, но больно было идти на уступки из-за прямого давления Европы.
Александр Николаевич, вопреки обыкновению, был раздражен и крайне нервен. Завязалась схватка между ним и князем Горчаковым по поводу протеста против действий британского кабинета. Канцлер находил это бесцельным и отказался подписать заявление такого рода. Спор окончился ничем.
– Когда честный человек ведет дело честно с человеком бесчестным, – заключил Александр Николаевич, – то всегда остается в дураках.
Причины раздражения государя знал Милютин. Было принято решение о замене главнокомандующего на Балканах. Генерал Тотлебен вначале посылался «на помощь» великому князю Николаю Николаевичу, а затем для смены его «в случае болезни». Николай Николаевич издавна находился с Тотлебеном в натянутых отношениях, и в рамках дозволенного излил свое недовольство в письме к брату, но внешне все выглядело благопристойно. Повелением государя великим князьям Николаю и Михаилу Николаевичам присваивалось высшее воинское звание фельдмаршала.
Кроме того, очередная болезнь императрицы возбудила общее тревожное ожидание. Обсуждали при дворе мрачный вид царя и возросшую надменность княжны. Плеврит у царицы усилился и превратился в сильное воспаление легких. 28 мая доктор Боткин заявил, что не ручается за исход этой болезни, особенно ввиду непомерной слабости больной.
Вероятность войны с Европой в те дни рассматривалась как вполне реальная. Милютин разрабатывал мобилизационный план, а его недруг князь Барятинский в последний раз был призван на государственную службу: император решил доверить ему командование войсками на европейском театре. К счастью, опасения были напрасны.
30 апреля на Дворцовой площади был торжественный развод. Всем было приказано прибыть в парадной форме для приветствия приехавшего фельдмаршала великого князя Николая Николаевича. Доклады командиров, прохождение батальонов и эскадронов прошли как обычно. После криков «Ура!» оба новых фельдмаршала подошли к государю и просили его принять высшее воинское звание.
Казалось бы, что можно добавить к титулу Царя-Освободителя, но – слаб человек. Перед обедом Александр II распорядился наложить на свои погоны и эполеты знак фельдмаршальских жезлов.
