Итак, молодежь была главной опасностью, откуда исходили угрозы террора и смуты. Второй опасностью была печать. Выводы Селиверстова это подтверждали: «Вообще печать в последнее время хотя сдержанно, но чаще и многостороннее проводит антиправительственные идеи; „Новое время“, „Русский мир“, „Санкт-Петербургские ведомости“, „Новости“ и некоторые другие постоянно возбуждают самые жизненные государственные вопросы… и обсуждение газет постоянно направлено к порицанию предложений правительства». А отменить гласность уже нельзя.
13 октября 1878 года генерал Дрентельн прибыл в Петербург и приступил к исполнению новых обязанностей.
2
Летом 1878 года в Петербург пришли туманы не хуже лондонских. Ветер с Невы несколько разносил их, но в центре столицы по утрам воздух был заполнен тусклой мокретью, едва-едва расходившейся к полудню. В Зимнем дворце лампы и свечи горели почти весь день.
Поводом для сбора всей императорской семьи стала свадьба племянницы царя – великой княжны Анастасии Михайловны и великого герцога Фридриха Мекленбург-Шверинского. Торжественное бракосочетание проводилось дважды, по православному и протестантскому обряду к удовлетворению обеих сторон. За свадебным столом собралась вся разросшаяся семья. Сверкала золотая посуда и хрусталь; пунцовые, нежно-розовые, белые, темно-красные до черноты розы издавали пьянящий аромат. Камер-лакеи без устали обносили гостей изысканными блюдами и винами, немалая часть которых исходила из новой крымской коллекции государя.
Сохранились воспоминания двенадцатилетнего в ту пору великого князя Александра Михайловича об этом парадном обеде. Они примечательны не только свежестью взгляда, но и любопытством и внимательностью фактического чужака, проведшего всю жизнь на Кавказе и впервые видящего императорскую семью.
Царь поразил и восхитил его. Мальчик очень любил свою старшую сестру Анастасию, вместе с другими братьями по-рыцарски служил ей и был оскорблен ее замужеством. Великого герцога Фридриха он невзлюбил сразу. Но когда государь Александр Николаевич возглавил величественную процессию, ведя за руку Анастасию, умопомрачительно красивую в венчальном платье, и подвел ее к жениху в парадном военном мундире, ревнивый взгляд брата увидел, что и великий герцог взволнован донельзя, что он тоже молод и красив и, наверное, любит Анастасию.
За свадебным столом великий князь Александр Михайлович сидел не со своими сверстниками, а как было заведено в семье, среди взрослых. Он не мог похихикать, пошутить или развалиться. Прямо откинувшись на высокую спинку стула, он церемонно ел приносимое камер-лакеями и поддерживал беседу со своими соседом и соседкой из Константиновичей, а тем временем внимательнейше разглядывая родственников.
По-прежнему больше всех ему нравился государь, мягкость души которого отражалась в его больших, полных нежности глазах. Наследник цесаревич, великий князь Александр ему не понравился мрачным и властным видом, громадностью фигуры, делавшей его старше своих лет. Великого князя Владимира он определил как «сурового и изящного», безусловно более привлекательного, чем его старший брат.
Мальчик не знал, что его государь был поглощен тем же самым делом – наблюдением за членами семьи. Уж он-то знал все о всех. Оглядывая братьев, сыновей с женами и детьми, он не переставал думать о Кате, об их детях, которых не было за праздничным столом… хотя почему? Почему он не мог привести их сюда?
Худая и бледная императрица Мария Александровна сидела на противоположном конце стола как живое воплощение укоризны.
Наследник-цесаревич Катю не любил, а его Минни, кажется, еще больше, мгновенным чутьем жены распознав силу обаяния русской красавицы. Владимир и его Мария относились, как было известно императору, более терпимо к его второй семье, но едва ли открыто поддержали бы его первыми. Алексей – тот был признанный в Петербурге повеса, кумир красавиц Вашингтона, в который по положению морского начальника наведывался ежегодно и в котором имел разнообразные приключения. Сергея в высшем свете при дворе не любили из-за подчеркнуто высказываемой им скуки и презрения ко всему. Александр Николаевич, жалевший сына, видел в нем сонное равнодушие к себе и своим волнениям. Павла, самого красивого и самого простого, он особенно любил, но как-то так получилось, что они не сближались. Не могли сойтись сначала из-за малости Павлуши, потом из-за его собственной занятости, и Павел постоянно смотрел на него из-за спин старших братьев. «Он, пожалуй, встал бы на мою сторону, – прикинул Александр Николаевич, – но – юн и неавторитетен в семье».
Впрочем, понятие авторитета было весьма относительно. Казалось бы, Костя – уж кого, кажется, уважать больше, а его самого и всех Константиновичей в семье не любили и относились ко всем с подозрением в либерализме, злорадно поминая случай с великим князем Николаем.
С другой стороны, брат Николай и Николаевичи имели большое уважение, но их почему-то невзлюбили Михайловичи. Император не раз имел возможность перехватить взгляды, полные почти ненависти, которые бросали Михайловичи на высоченного, выше его самого, самого высокого мужчину в Зимнем дворце – Николая Николаевича-младшего…
Внешне блистательно сплоченную семью Романовых разделяли многие, крупные и мелкие, но оттого не менее важные конфликты и противоречия, симпатии и привязанности. Пока он жив, он все это удержит в рамках, а как пойдет после? Впрочем, Сашка вполне сможет взять вожжи в свои руки, у него достанет силы и воли. Был бы жив Никса, тот бы действовал не силой, а иначе… Но Александр Николаевич отогнал печальное воспоминание. Он провозгласил последний тост «За здоровье молодых!». Торжественный ужин закончился, и счастливая пара отправилась на вокзал, чтобы предстать перед родителями жениха.
3
На войне как на войне. Если давнее каракозовское покушение громом прогремело по России, ошеломило и потрясло всех, то в нынешней напряженной обстановке никто не удивился покушению на Дрентельна, а вскоре и на государя.
2 апреля 1879 года Александр Николаевич прогуливался, как обычно по утрам. Он прошел Миллионной улицей, свернул к Мойке и вышел на Певческий мост. Отсюда открывался вид, который он любил: величественная перспектива Дворцовой площади, Александрийский столп, выросший на его глазах в давний год, военное министерство и вдали громада Адмиралтейства… Он замедлил шаг и рассеянно взглянул в лицо человека, шедшего навстречу. Человек, одетый в потертое пальто и чиновничью фуражку с кокардой какого-то ведомства, остановился и отдал ему честь. Что-то поразило Александра Николаевича в лице этого прохожего, какое-то судорожное напряжение, какая-то страшная усмешка на губах… Он оглянулся и увидел дуло револьвера, направленное в его грудь.
И он побежал к спасительному дворцу, который был так близок и так далек. Бежал, отбрасывая полы тяжелой шинели и чувствовал, как ствол злодея следует за ним.
Выстрел!
Император метнулся влево.
Выстрел!
Он отскочил вправо.
Выстрел!
