Навстречу уже бежал кто-то из дворца. Рядом, через Зимнюю канавку, были квартиры жандармов. Но где же они?!
Выстрел! – и фуражка слетела с его головы.
Тяжело дыша, он замедлил шаг и тут грохнул еще один выстрел. Пуля ударила в стену дворца и отбила кусок лепнины.
Рядом появилась коляска. Петр Шувалов предложил довезти до подъезда Зимнего. Он жил рядом и выскочил на выстрелы.
– Вы не ранены, государь?
– Нет, слава Богу, – ответил Александр Николаевич спокойно.
Да, уж чего-чего, а выдержки у него хватало. Все мемуаристы отмечают его «совершенно спокойный вид» в тот день.
Во дворец примчались братья Николай и Михаил. Он успокоил их и пошел к императрице. Мария Александровна была совсем плоха. Она страшно исхудала, из-за слабости почти все время проводила в постели, и доктора говорили, что сильные волнения крайне опасны для больной.
– Что там? – тихо спросила она.
– Не волнуйся. Господь в третий раз спас меня от руки убийцы, – сказал он и нежно поцеловал ее в лоб.
Министр внутренних дел Маков доложил, что преступник был схвачен жандармским офицером Кохом, но успел ранить переодетого стражника Милошевича. Пытался вскоре отравиться цианистым калием, спрятанным в ореховой скорлупе, его стало рвать, а потом ему дали антидоты.
В тот день государь принял депутацию петербургского дворянства. Гремело «Ура!», многие плакали, слыша благодарственные слова государя.
На Дворцовой площади днем собралась толпа. Он вышел. «Ура!» кричали, но не так дружно, как ранее, будто часть публики раздумывала, кричать ли приветствие или что иное.
И вновь сомнения охватили его, то ли делает? А сомнение – вещь страшная. Тихо и незаметно оно овладевает человеком и парализует все его помыслы, отвращает от деятельности, оставляя в неопределенном и напряженном состоянии.
Итак, он пережил три из предсказанных цыганкой покушений, но можно ли ей верить? Надо ли верить? Положиться ли на волю судьбы или принять меры для жестокой борьбы со злодеями? Нельзя покорно ждать новых выстрелов (он не знал, что выстрелов больше не будет).
Новое покушение сильно повлияло на здоровье императрицы. Правда, Александр Николаевич сознавал, что само нахождение княжны Долгорукой рядом во дворце сильно угнетало жену, но тут ничего изменить был не в силах. Он стал частенько жесток и небрежен к жене, но в ту весну то ли предчувствие скорой разлуки, то ли сознание вины, то ли непреходящая жалость к далекой принцессе Марии, беззаветно любящей его, заставили его покинуть столицу вдвоем.
Царская чета отбыла в Крым, в Ливадию. Особому совещанию, созданному в рамках Комитета министров, было поручено исследовать причины столь быстрого распространения среди молодого поколения разрушительных учений, а также изыскать практические меры, чтобы положить конец их растлевающему влиянию.
Он все еще надеялся, что можно, не уступая своей самодержавной власти, умиротворить недовольное дворянство, молодежь и лишить революционеров пассивного сочувствия в обществе. Он был уверен, что есть такое средство, которое разом вытащит социалистическую занозу, грозящую государству тяжкими бедами. Он не мог понять, что своей волей уже необратимо изменил Россию, главная беда которой состояла ныне в переходности: общество стронулось со старых устоев и не могло сразу укрепиться на новых, его пошатывало и волновало. Требовались терпение и время.
6 апреля 1879 года в «Правительственном вестнике» был опубликован указ Сенату, в соответствии с которым Петербург был объявлен на военном положении. Генерал Гурко, приобретший популярность в Балканской войне, был назначен помощником к командующему войсками великому князю Николаю Николаевичу-старшему с правами генерал-губернатора. Усилена власть московского и киевского генерал-губернаторов. В Одессу и Харьков также были назначены генерал-губернаторы с широкими полномочиями.
4
Теперь фельдкурьеры привозили ему донесения генерал-адъютанта Дрентельна. Новости все неутешительные. Следствие шло медленно, преступник упорствовал, не желая назвать своего имени и уверяя, что действовал один, без сообщников. На станции Вишера какой-то молодой человек после подозрительного разговора с крестьянами в чайной застрелился, у него нашли подложный паспорт. В Оренбурге пронесся большой ураган, вызвавший сильные пожары. В Ростове произошли волнения, погромы публичных домов и полицейских участков, но причиной было повальное пьянство. В Орловской губернии три молодых человека из Одессы наняли лодку, заявив, что намерены плыть в Сибирь, убили двух лодочников, вскоре были арестованы и один сознался в принадлежности всех троих к социально-революционной партии. Ведется расследование, личности проверяются. 20 апреля в Петропавловской крепости по приговору суда повешен подпоручик 86-го пехотного Вильманстрандского полка Дубровин Владимир Дмитриевич, двадцати четырех лет, за революционную пропаганду в войсках и вооруженное сопротивление при аресте.
Открылось, что стрелял в государя Соловьев Александр Константинович, сын бывшего подрядчика при конторе двора наследника-цесаревича; окончил 3-ю классическую гимназию, два года проучился в университете, служил семь лет учителем в Торопецком уездном училище, в Петербург вернулся в декабре 1878 года и проживал у отца на Каменном острове.
8 мая закончилось предварительное следствие по делу Соловьева, сообщников которого найти не удалось. Дрентельн сообщил также, что агент III Отделения в Берне прислал копии с писем русских эмигрантов, из которых стало очевидным чрезвычайно вредное влияние Засулич, которая, однако, до сих пор опасается, что ее могут выдать царским властям. Выяснилось определенно, что убийцей генерала Мезенцова был Кравчинский.
В переписке между царем и шефом жандармов обсуждался вопрос о привлечении на службу некоего бельгийца Майна, предложившего свои услуги. По его словам, он с пятью агентами за 150 тысяч франков готов открыть систему организации революционных комитетов в Петербурге и провинции, указать подготовляющих покушения на царя, а также убийц Мезенцова и Кропоткина. «Все, им предпринимаемое, обещает так много, что невольно не верится в возможность исполнения», – ревниво заключал Дрентельн. Он поделился с царем и сомнениями: Майн настаивает на освобождении трех политических арестантов с тем, чтобы путем слежки за ними выйти на сами организации. Уж не связан ли он сам с революционерами? Правда, постоянное наблюдение за иностранцем ничего подозрительного не выявило.
Государь также скептически отнесся к предложению бельгийца, но об этом узнала Мария Александровна и вынудила его пригласить Майна. Сразу скажем, что ничего стоящего для безопасности империи бельгиец не сделал, хотя получил от казны 75 тысяч рублей.
28 мая Соловьев был казнен.
Дрентельн сообщал о двух нападениях на почту, о пожаре в Вязьме, новых арестах, о донесениях внутренних и зарубежных агентов, о проверке подозреваемых и – в каждом письме – отмечал: «в университетах спокойно».
