Ради такого случая Милютин верхом отправился в Ливадию, где государь с милостивой улыбкой его встретил на аллее парка. И как ни равнодушен был Дмитрий Алексеевич к титулам, а все же само желание Александра Николаевича отметить его многолетнюю деятельность, конечно же, было приятно. Рескрипт был составлен в самых лестных выражениях, видно, поработал граф Адлерберг. Выпили шампанского за здоровье нового графа Российской империи и за здоровье государя, и Милютин возвратился домой.
Следом за радостью пришло огорчение. Старшая дочь Лиза вошла утром в кабинет и решительным тоном заявила, что «в силу некоторых обстоятельств» не может больше находиться в свите императрицы и намерена удалиться от света. Так вот какова оказалась причина ее грусти, замкнутости и сухости с ним в последнее время!
– Да почему же? – недоумевал отец.
Ответом было молчание.
Тут Дмитрий Алексеевич вскипел и потребовал от дочки полного отчета. Не место вблизи «солнца» было ему дорого, не должность фрейлины, а пугало сумасбродство – как можно просто поломать налаженную жизнь? А каково будет отношение государыни?
Тут Лиза во второй раз удивила отца. По ее словам, она уже переговорила с Марией Александровной и встретила с ее стороны понимание и полное сочувствие. Трудно представить печаль и обиду отца, вдруг открывающего, что его дитя, такое еще маленькое, несмышленое, вдруг самостоятельно – и втайне! – принимает решение, меняющее всю жизнь ее. Добро бы вышла замуж, хотя и изменение судьбы, но все как у людей…
На адрес военного министра между тем лился поток поздравлений – телеграммы, письма, адреса, одни от начальствующих лиц, другие от подчиненных, третьи – от близких приятелей и знакомых. Изъявляемые в поздравлениях чувства были столь сильны, что Милютин записал в дневник: «Можно подумать, что те и другие более радуются моему титулу, чем я сам и моя семья».
Спустя два дня Лиза покидала Крым. Было решено, что она будет жить отдельно от семьи. Мария Александровна рассталась с Лизой (как должен был признать Дмитрий Алексеевич) «с нежностью доброй любящей матери». Сам император, молодые великие князья и все ливадийское общество выказали ей при прощании много сочувствия и сердечной доброты.
Что же это было – сердечный роман или увлечение эмансипацией? Второе предположение мы сразу отметаем, ибо оно не встретило бы сочувствия в Ливадии. Тайна первого погребена в глубоких семейных тайниках. Лиза Милютина уехала в Кострому и занялась благотворительностью, однако, отдалившись от двора, она не утеряла внимания царской четы.
Спустя год Лиза отправилась в качестве сестры милосердия в Туркестан, где, по отзывам боевых офицеров, показала мужество и самообладание, спасая жизни раненых и больных солдат и офицеров под Геок-Тепе. А вскоре в Петербург пришла телеграмма, в которой дочка сообщала о своем решении выйти замуж за князя Сергея Владимировича Шаховского. Он был моложе ее на восемь лет, но из очень родовитой, патриархальной семьи. Дмитрий Алексеевич должен был бы привыкнуть к манерам современной молодежи, но такое вот извещение по телеграфу его обидело. С дочками оказалось трудно. Средняя Надя вдруг отказала князю Евгению Голицыну-Головкину, служившему морским офицером, человеку доброму, честному и мягкому до застенчивости. Почему?…
Утешали Дмитрия Алексеевича жена Наталья Михайловна и младшая дочка Леля, раньше старших сестер вышедшая замуж за военного офицера Федора Константиновича Гершельмана. Правда, Федю послали служить в Оренбург, и с Лелей пришлось проститься, но служба есть служба.
Государь в том году предложил, чтобы Милютин всю неделю оставался в Ливадии, где его присутствие требовалось часто, а субботу и воскресенье проводил с семьей. Министр нехотя покорился.
Но так ли уж был искренен в своем недовольстве Дмитрий Алексеевич? Думается, при всем его стремлении к покою, он втянулся в дела государственные настолько, что жил ими. Он имел достаточно опыта, чтобы убедиться в невозможности поколебать мнения или предрассудки, укоренившиеся в царской семье, а значит, и в государе. Идти против них было безрассудством, но уступки им позволяли Милютину проводить хотя бы часть своих планов и предположений.
С государем они обсуждали последние известия из Петербурга, сообщения шефа жандармов и донесения губернаторов. В Ливадию приглашались военные и государственные деятели: генералы Радецкий и Тотлебен, послы Шувалов и князь Лобанов, а управляющий делами министерства иностранных дел Гирс подолгу жил рядом с царской резиденцией. С ними велись беседы, прояснялись неясные вопросы, уточнялась внешнеполитическая линия на будущее.
Обсуждались беспокоящие смуты в Европейской Турции, донесение Тотлебена о резне, начинающейся с уходом русских войск с Балкан, радостная телеграмма великого князя Михаила Николаевича о занятии Батума и огорчительные известия из Лондона, который по-прежнему поощрял Порту к пассивному сопротивлению России. Британский кабинет не мог смириться с тем, что афганский правитель Шир-Али не только прислал свое посольство в Ташкент с просьбой о принятии Афганистана под покровительство России, но и заявил английским эмиссарам в Кабуле, что не примет их без «разрешения» генерала Кауфмана, правителя Туркестанского края. Кауфман просил инструкций. В Ливадии были обеспокоены действиями Шир-Али, могущими повлечь осложнения в отношениях с Великобританией.
Милютин обратил внимание, что все чаще чтение депеш и телеграмм государь устраивает в кабинете императрицы, получившем название «Китайского». С печалью Милютин замечал, как изменилась Мария Александровна, «худоба чрезвычайная, старческое лицо».
В кабинете Александра II у Милютина уже было свое место – возле окна под круглыми часами, висевшими на длинном шнуре. Кабинет был меньше петербургского и более уютен. Письменный стол стоял в выступавшем «фонарике» и освещался из двух окон. Окна закрывались бархатными шторами, смягчавшими яркость солнца (у императора от постоянного чтения зрение несколько ухудшилось, и он берег глаза). В углу между окнами висел большой портрет покойного государя Николая Павловича, на столе – фотографии жены и детей. Император обычно сидел либо за столом, либо рядом со столом в глубоком кресле, и эти места никто другой не осмеливался занять.
21 октября в субботу великие князья Сергей и Павел Александровичи отправились около полудня на императорской яхте «Ливадия». Сергей должен был через Одессу ехать в Кобург для свидания с замужней сестрой, великой княгиней Марией Александровной, а Павел – через Севастополь домой в Петербург. С Сергеем отправились также граф Шувалов и генерал-майор Столетов. В Ялте устроили великолепные проводы.
Утром следующего дня императору доложили, что ночью яхта наткнулась на подводный риф у Тарханкутского маяка. Было сильное волнение, и гибель людей стала реальностью. Великие князья Сергей и Павел, все другие пассажиры и экипаж успели перебраться на берег в катерах, вещи их с большим трудом удалось спасти, перетягивая с борта на канатах. Жертв не было. Посланные на помощь пароходы не смогли помочь яхте, которую сильный прибой разбивал о камни.
Великие князья со спутниками должны были добраться через Евпаторию до Симферополя, где и сели на поезд.
