– Здравствуйте, господа! Прошу вас перейти в назначенную для заседания залу, – негромко сказал он и оглядел собравшихся.
Министры потянулись к двери. Каждому Александр крепко пожимал руку и внимательно всматривался в лицо, хотя всех собравшихся давно знал. Но и министры с новым чувством всматривались в недавнего великого князя. То было первое после 1 марта деловое собрание высших руководителей империи. Назначение этой даты кажется случайностью, но, конечно, только кажется.
Об этом дне, имевшем историческое значение, оставили воспоминания несколько его участников, по ним можно вполне ясно представить ход заседания.
В небольшой гостиной, именовавшейся ранее Малиновой гостиной императрицы Александры Федоровны, стоял большой овальный стол, накрытый малиновым сукном. Вокруг стола расставлено было 25 кресел, перед каждым на столе лежали листы бумаги и карандаш. Собравшиеся расселись. Из-за отсутствия царского дяди одно кресло осталось незанятым.
Александр сел в середине стола, спиной к окнам, обращенным на Неву, выждал несколько минут, пока старики рассаживались, пока слуги и адъютанты не вышли, плотно прикрыв двери. Несколько смущаясь, он заговорил мягким баском:
– Господа, я собрал вас сегодня, несмотря на переживаемое нами крайне тягостное время, для обсуждения одного вопроса, в высшей степени важного. Граф Лорис-Меликов, озабочиваясь возможно всесторонним рассмотрением предположений, которые будут выработаны после окончания сенаторских ревизий, а также для удовлетворения общественного мнения, докладывал покойному государю о необходимости созвать представителей от земств и городов… Мысль эта в общих чертах была одобрена покойным моим отцом, который приказал обсудить ее подробно в особом совещании под председательством графа Валуева, при участии моем, великого князя Константина Николаевича и некоторых других лиц. Журнал совещания, которое в сущности согласилось с проектом, был представлен его величеству и одобрен им… Покойный государь сделал, однако, некоторые заметки относительно частностей. Нам предстоит теперь обсудить эти заметки… Но прошу вас быть вполне откровенными и говорить мне ваше мнение относительно всего дела, нисколько не стесняясь. Предваряю вас, что вопрос не следует считать предрешенным, так как покойный батюшка хотел прежде окончательного утверждения проекта созвать для рассмотрения его Совет министров… Прошу вас, граф.
Во вступительном слове нового государя все присутствовавшие ясно уловили сомнение относительно ранее принятого решения, но истолковали его неодинаково и выводы для себя сделали различные.
Граф Лорис-Меликов зачитал свою давно написанную записку. Не так он представлял себе это рубежное совещание, не то виделось ему летом прошлого года, когда то напрямую, то окольными путями он выискивал себе союзников и мягко подталкивал государя (так ему казалось) к решению важнейшего после крестьянского вопроса. По своей близости к покойному государю и наследнику Лорис-Меликов знал несколько больше остальных, внимательно слушавших его чтение. Он знал, как был напуган новый государь, несмотря на весь свой молодецкий вид, напуган не за себя, конечно, а за страну. Знал, какое влияние вдруг обрел Константин Петрович Победоносцев, казалось бы, человек вполне разумный, участник недавней судебной реформы, но вдруг откатившийся на самый край охранительного направления.
Тем не менее глава мимолетной «диктатуры сердца» рассчитывал, что его влияние, авторитет великого князя Константина Николаевича и Дмитрия Алексеевича Милютина, а главное – фактическое положительное решение вопроса Александром Николаевичем приведут к успеху. Он не обратил большого внимания на подчеркнутые оговорки нового государя относительно «откровенности без стеснений» и «непредре-шенности» вопроса, хотя намек на сомнения покойного государя его резанул. Не было сомнений, не было! Но возражать царю нельзя.
В течение получаса чтения в зале стояло молчание, которое прервал однажды Александр III. При фразе об успехах примирительной политики последнего времени он прервал докладчика:
– Кажется, мы заблуждались.
Лорис-Меликов спохватился и по ходу чтения стал пропускать иные выражения, могущие показаться наивными или двусмысленными после 1 марта. Говорил он о вещах, известных собравшимся: о замеченных беспорядках в местном управлении, которое пора устроить на лучших основаниях; для изучения вопроса проводятся сенаторские ревизии, собран богатый материал; на очереди составление важных законодательных проектов, и, дабы они соответствовали ощущаемым потребностям, – тут граф выделил голосом, – необходимо их составление и обсуждение при участии людей практических, знающих условия губернской и уездной жизни.
– …И потому прошу Вас, государь, о соизволении на учреждение особой Редакционной комиссии, в которой кроме должностных лиц правительственных ведомств участвовали бы представители земств: по два от каждой губернии и городов, по одному от каждого губернского города, а от столиц по два человека. Комиссия должна подразделяться на отделы для первоначального обсуждения отдельных проектов, а затем уже соединиться в общее собрание. Далее проекты выносятся на рассмотрение Государственного Совета, сохраняющего всю полноту своих полномочий.
Большинство сидевших за столом понимало, что настойчивое подчеркивание графом сходства предлагаемой комиссии с Редакционными комиссиями времен крестьянской реформы мнимое, поверхностное. Там были явно временные учреждения, здесь же предлагалось постоянное и с правами намного более широкими.
Лорис-Меликов сел и положил бумаги в синюю бархатную папку. Место его за столом было прямо против государя, и на него смотрел граф. Но избегал государь взгляда Михаила Тариеловича, спокойно было его лицо и ничего на нем не читалось.
– Граф Сергей Григорьевич, – подчеркнуто любезно обратился Александр к старику Строганову, сидевшему по левую руку от него. – Что думаете вы о предполагаемой мере?
Строганов не занимал государственных постов и ранее лишь изредка приглашался на важные совещания в силу своего авторитета и родственных связей с царской семьей. Он выражал мнение весьма влиятельных петербургских сфер. Всем было известно, что к его голосу Александр Александрович постоянно прислушивается.
– Ваше величество, – с легким полупоклоном начал Строганов, – предполагаемая вами мера, по моему мнению, не только не своевременная при нынешних обстоятельствах, требующих особой энергии со стороны правительства, но и вредная. Мера эта вредна потому, что с принятием ее власть перейдет из рук самодержавного монарха, который теперь для России безусловно необходим, в руки разных шалопаев, думающих не о пользе общей, а только о своей личной выгоде… путь этот прямо ведет к конституции, которой я не желаю ни для вас, ни для России.
Как не вспомнить здесь вопль протеста провинциальной Коробочки при слухе об эмансипации: «Но я этого не хочу!» – а тут граф Строганов, 86-летний старец, уважавшийся государем Николаем Павловичем, государем Александром Николаевичем и наставник нынешнего царя с детских лет. С его выступлением определились позиции за и против предлагаемых преобразований. Участникам заседания предстояло избрать свое место. Первым это сделал Александр III, громко, прямо и недвусмысленно:
