– Все мы должны каяться, – повышая голос заключал Победоносцев, – все мы виновны в том, что в бездеятельности и апатии нашей не сумели охранить праведника! Все мы должны каяться!
– Сущая правда, – раздался голос Александра III, взволнованного, как и все. – Я первый обвиняю себя.
Воздействие страстной речи Константина Петровича, известного как человека безусловно искреннего, порядочного, нечестолюбивого, обладавшего немалыми познаниями и опытом жизни, произвело весьма сильное впечатление. И хоть говорил он как бы о другом, а трудно было и возразить. Но вновь попросил слова Абаза.
– Ваше величество, речь обер-прокурора Святейшего Синода есть, в сущности, обвинительный акт против царствования того самого государя, которого безвременную кончину мы все оплакиваем. Если Константин Петрович прав, если взгляды его правильны, то вы должны, государь, уволить от министерских должностей всех нас, принимавших участие в преобразованиях прошлого – скажу смело – великого царствования.
Решительный тон Абазы ошеломил всех. Ранее безразличный ко всему Адлерберг стал внимательнее слушать, Лорис-Меликов поднял опущенную было голову, великий князь Владимир аж рот открыл, уставясь на министра финансов, а тот продолжал.
– Смотреть на наше положение так мрачно, как смотрит Константин Петрович, может только тот, кто сомневается в будущем России, кто не уверен в ее жизненных силах. Я с моей стороны решительно восстаю против таких взглядов и полагаю, что общество наше призвано к великому еще будущему. Если при исполнении реформ, которыми покойный император вызвал Россию к новой жизни, и возникли некоторые явления неутешительные, то они не более как исключения, всегда и везде возможные… в положении переходном от полного застоя к разумной гражданской свободе… Свершившееся цареубийство ужасно, но разве оно есть плод, возросший исключительно на русской почве? Разве социализм не есть в настоящее время всеобщая язва, с которой борется вся Европа? Разве не стреляли недавно в германского императора, не покушались убить итальянского короля и других государей?…
Он сел на свое место, оборвав свою речь и бегло поклонившись государю, толстый, грузный, отдуваясь от волнения и вызывающе поглядывая на соседа, но Константин Петрович не поднимал глаз от пустого листа бумаги.
Градус совещания заметно повысился, тем больший эффект произвело выступление государственного контролера Сольского, совершенно спокойно и невозмутимо начавшего свою речь:
– Ваше императорское величество, обер-прокурором Святейшего Синода было высказано много такого, с чем совершенно согласны все. Между нами нет коренного различия в убеждениях. Разногласия происходят главным образом от недоразумения.
Надо признать, что Дмитрий Мартынович Сольский был одним из немногих, кто не поддался азарту схватки, а помнил, что главная задача их совещания состоит в убеждении государя продолжить дело покойного отца. Впрочем, он не лукавил. Александр III оценит Сольского, сделает его графом, а при Николае II Сольский займет пост председателя Государственного Совета.
– Никто и не помышляет о конституции или об ограничении самодержавия. Предлагается созвать около ста человек. Нельзя сомневаться, что избранные лица будут люди вообще умеренные. Если бы это собрание увлеклось, русское правительство имеет средства остановить их… Константин Петрович нас всех расстроил, раскритиковал все, но сам не предложил ничего. Но нам предложен план действий.
Речь Сольского произвела сильное впечатление спокойной разумностью, она вернула всех к предмету обсуждения и побудила волей-неволей высказываться именно о нем. Мнения собравшихся разделились: министр путей сообщения Посьет высказался против предложения графа Лорис-Меликова, председатель департамента законов Государственного Совета князь Урусов предложил обсудить дело заново в Комитете министров и с довольной улыбкой глянул на графа Валуева, считая, что поддержал того. Управляющий министерством народного просвещения Сабуров подал голос за, министр юстиции Набоков так тихо, что на другом конце стола его не слышали, также поддержал проект. Принц Петр Георгиевич Ольденбургский, чей голос был особенно значим по его положению двоюродного деда Александра III, одобрил предложение князя Урусова. Сорокалетний князь Ливен, управляющий министерством государственных имуществ, счел проект опасным и высказался против него.
Александр III с явно утомленным видом оглядел совещание. Государственный секретарь Перетц, решивший было высказаться за проект, предпочел смолчать. Граф Адлерберг, Гирс и граф Баранов также не просили слова. Царь повернулся к дяде, с достоинством выжидавшего позволения выступить.
– Ваше величество, – спокойно и уверенно заговорил великий князь Константин Николаевич. – Я, не зная о предположениях Петра Александровича в 1866 году, счел обязанностью предоставить покойному императору записку, в которой выражал убеждение свое в необходимости привлечения сил общественных к рассмотрению важнейших законодательных дел… Только в январе прошлого года записка подверглась обсуждению в особом совещании при участии вашего величества… Главный противник предлагаемой меры – обер-прокурор Святейшего Синода. Но и он не отрицает пользы привлечения к рассмотрению важных дел людей практических, как справедливо заметил государственный контролер. Следовательно, и Константин Петрович признает полезным, чтобы существовало звено между государем и его народом. Такое звено, я считаю, безусловно необходимым.
Великий князь Михаил Николаевич, как и ожидалось, пробормотал, что не может высказаться, ибо недостаточно знает предмет обсуждения.
Великий князь Владимир начал с видимым жаром:
– Ваше величество, всеми сознается, что нынешнее положение наше – невозможное. Из него необходимо выйти. Нужно сделать или шаг вперед, или шаг назад. Я убежден, что назад идти нельзя, поэтому нужно сделать шаг вперед. На это нужно решиться. Если против меры, предложенной графом Лорис-Меликовым, и были возражения, то, как оказывается, возражения возникли собственно в отношении к подробностям, а не относительно основной мысли. Ввиду этого, не позволите ли, ваше величество, признать полезным повелеть, чтобы проект был пересмотрен? Но отвергать его, по моему мнению, не следует.
Обсуждение при ловком ходе Сольского зашло явно не туда, куда планировали его привести противники проекта, и потому граф Строганов поспешил подсказать несколько медлившему царю правильный ход:
– Государь, я тоже не возражал бы против пересмотра проекта в Комитете министров.
Александр Александрович, приняв на себя пятнадцать лет назад миссию наследника цесаревича русского престола, много думал, много слушал своих советчиков. И Строганов и Победоносцев порицали деятельность великого князя Константина Николаевича и указывали, что чрезмерная активность царского брата была помехой государю Александру Николаевичу. Естественным был вывод – нужно лишить братца Владимира соблазнительной роли первого советчика царя. Александр вполне признавал первенство покойного Никсы, но этот толстячок, моложе его на два года, чем он лучше? А ведь батюшка его привечал наравне с ним, законным наследником. Лавры реформатора его манят… не будет тебе лавров! (И великий князь Владимир Александрович в предстоящие тридцать лет жизни так и останется в стороне от больших государственных дел… что, может быть, было и справедливо.)
