Новый государь обладал крепким, здравым, но несколько упрощенным складом ума. Решив, что ныне спасение России состоит в укреплении самодержавной власти, он видел первый шаг к тому в недопущении каких-либо попыток ослабить власть, а стало быть, следовало удалить троицу либералов – Лорис-Меликова, Милютина и Абазу, и стукнуть крепко кулаком, дабы никчемные болтуны не трепали языком о помиловании цареубийц (об этом публично заявил известный в Петербурге философ В.С. Соловьев). Александру Александровичу недоставало еще опытности в ведении дел, но он не смущался.
Александр III поймал вопросительный взгляд Строганова и повернулся в его сторону:
– Я не встречаю препятствий к такому решению. Граф, не соблаговолите ли вы на себя принять председательство в составе небольшой комиссии для рассмотрения проекта?
Известно, что лучший способ угробить любой проект – передать его на рассмотрение специальной комиссии, имеющей нужного главу. Но Строганов вдруг не поддержал ход:
– Я всегда и во всем готов служить вашему величеству, но позвольте заметить, что 86-летнему от роду нельзя быть председателем.
– Так не согласитесь ли по крайней мере стать членом комиссии? – настаивал Александр.
– Охотно, государь, – улыбнулся в длинные белые усы Строганов.
Встал с места взволнованный Валуев. Решенная, казалось, судьба преобразований вновь зависла в неопределенности, и можно было еще одним ловким ходом повернуть ее в их русло.
– Ваше величество, не изволите ли определить состав комиссии?…
А все уже встали. Государь сделал вид, что не слышал слов Валуева, но тот обратился прямо к нему:
– Или вы соизволите определить ее потом?
– Да, – нехотя сказал Александр. – Мы можем окончить заседание. Благодарю вас, господа.
Перетц посмотрел на часы: было 4 часа 45 минут.
Константин Николаевич обнял пунцового от волнения Владимира и расцеловал его.
Абаза с возбужденным видом негромко разговаривал с Валуевым. Маков, на которого никто не смотрел, поспешил к двери, но его остановил громкий голос:
– Лев Саввич, поди-ка сюда!
Маков не мог не подойти на зов председателя Государственного Совета. Великий князь Константин Николаевич прилюдно отчитал его за «глупую речь» в сегодняшнем заседании. Бедный генерал-адмирал, он еще думал, что его голос много значит. Как бы не так. Великий князь переоценил себя и недооценил своих противников и племянника. Он полагал, что после гибели Саши все будут в рот ему смотреть, за ним будет последнее и решающее слово. В тот день он записал в дневник о заседании, о позициях государя, министров, лакейской речи Макова. «…Я доказал необходимость нового пересмотра этого дела. Владимир очень мило говорил. Воротился ужасно утомленный и отдыхал». Скоро и он уйдет в отставку и уедет на Южный берег Крыма, станет соседом Дмитрия Алексеевича Милютина.
Кто не испытывал никаких иллюзий в благоприятном исходе дела, так это Лорис-Меликов. Он шел на это заседание с некоторой надеждой, зная разумный и основательный характер нового царя и рассчитывая поколебать его предубежденность к предлагаемым нововведениям, но все поведение Александра III, все слова царя говорили о невозможности принятия перемен. Приговор реформам был вынесен, правда, оглашение отложено.
28 апреля был опубликован манифест нового царя, написанный Победоносцевым в духе вызывающе твердом и даже угрожающем, с подтверждением веры «в силу и истину самодержавной власти, которую мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на нее поползновений».
29 апреля Лорис-Меликов направляет царю прошение об отставке, указав на плохое состояние здоровья. На следующий день он получил ответ царя.
«1881 г. 30 апреля. Гатчина
Любезный граф Михаил Тариелович, получил Ваше письмо сегодня рано утром. Признаюсь, я ожидал его, и оно меня не удивило. К сожалению, в последнее время мы разошлись совершенно с Вами во взглядах, и конечно, это долго продолжаться не могло. Меня одно очень удивляет и поразило, что Ваше прошение совпало со днем объявления моего манифеста России и это обстоятельство наводит меня на весьма грустные и странные мысли.
Так как Ваше здоровье, действительно, сильно расстроилось за последнее время, то понимаю вполне, что оставаться Вам трудно на этом тяжелом посту. Итак, любезный граф Михаил Тариелович, мне остается одно: поблагодарить Вас от души за то короткое время, которое мы провели вместе и за все Ваши труды и заботы. Искренно Вам благодарный
Александр».
В начале мая граф Адлерберг в один из докладов прямо спросил нового царя, не пора ли ему просить об увольнении? Тот отвечал самым успокоительным образом, что граф оказал такие услуги царской семье, такой верный друг семейства, что об увольнении и думать не следует. А спустя день Адлерберг получает от Александра Александровича записку: «После вчерашнего нашего разговора я обдумал и нахожу, что действительно для Вас было бы удобнее теперь оставить должность министра двора».
12 мая при докладе военного министра государь был разговорчивее обыкновенного и довольно долго распространялся относительно предполагаемых перемен в военной форме. Милютин решился спросить о своей просьбе об увольнении от должности.
– Да, я очень сожалею, что должен лишиться вашей опытности, но что же делать? – с готовностью ответил Александр III. – Не считаю себя вправе удерживать вас и понимаю, что вам нужно отдохнуть и поправить свои силы, истощенные двадцатилетним трудом.
Дмитрий Алексеевич поехал в министерство, посетил напоследок родные свои Инженерное училище и Пажеский корпус и сердечно простился с учащимися. Когда сошел он к дверям, собравшиеся юнкера внезапно подхватили Дмитрия Алексеевича и с криком «Ура!» понесли к экипажу. Милютин заплакал, глядя на добрых мальчиков, и расцеловал тех, кто оказался рядом.
А в это самое время на квартиру военного министра прибыл генерал из дворцового ведомства с требованием описи казенной мебели. Наталья Михайловна Милютина была поражена. В долгие годы министерства мужа она переживала с ним все треволнения, знала, как беззаветно был предан Дмитрий Алексеевич службе, только ею живя, и вызывающе грубое требование оскорбило ее.
– Можете, ваше превосходительство, передать тем, кого интересует результат вашего посещения, что граф Милютин ни одного казенного стула из этого дома не увезет!
Генерал ушел. Об этом случае Наталья Михайловна мужу рассказала не скоро.
Таков был конец эпохи Великих реформ.
Но неужто невозможен был другой исход?
2
Если бы Александр Николаевич послушал жену и не поехал на развод, если бы Перовская поскользнулась на углу Инженерной улицы, если бы император не вышел из кареты после первого взрыва, а приказал гнать во дворец, если бы Гриневицкий замешкался, был окружен толпой прохожих и схвачен за руку каким-нибудь лавочником…
