Киселев знал, что карлик Нессельроде был не более как послушным исполнителем воли государя, которого боялся столько же, сколько свою жену. Он рассчитывал, что записка будет прочитана Николаем Павловичем и – главное – продумана им. Намечая программу преобразований в княжествах, Киселев думал о России. Николай все это прекрасно знал и понимал.
29 апреля 1837 года высочайшим указом было учреждено V Отделение его императорского величества канцелярии для управления делами казенных крестьян петербургской губернии.
Указ этот не прошел без внимания столичного общества. Тихий генерал Левенштерн писал о слухах того времени: «Внимание образованной публики начинает обращаться к реформам, проектированным генералом Киселевым. Передовые люди ожидают от них неизмеримого блага, обскуранты сомневаются, люди малодушные дрожат». Сам Левенштерн считал, что «Киселев очень хорошо понял, что всякая реформа должна исходить сверху, и к счастию, в нем явился человек, который нужен был Государю, чтобы заставить оценить действия верховной власти и сделать их благодеянием для всех… Итак, благо Государя, который умел избрать генерала Киселева; он русский прежде всего и страстно предан отечественной славе; но его патриотизм вовсе не слеп. Впрочем, Киселев должен быть, конечно, готов к тому, что толпа, которая превозносит его теперь до небес, станет точно так же единодушно обвинять его при первой неудаче. Такова судьба всех тех, которые держат в своих руках кормило великих дел».
Но поначалу оснований для пессимизма не было. При высочайшей поддержке дело шло быстро. Уже в 1837 году было учреждено министерство государственных имуществ для управления государственными крестьянами. По восьмой ревизии их насчитывалось около восьми миллионов душ, больше трети земледельческого населения.
Положение государственных крестьян было много выгоднее, чем помещичьих или удельных (дворцовых). Денежный оброк был меньше, им дозволялось вести торговлю, открывать фабрики и заводы, владеть ненаселенными землями. В то же время государственные земли служили для вознаграждения дворянству, и пожалования по различным случаям тысяч десятин и крестьянских душ происходили именно за счет государственных владений. Не раз возникали голоса, что лучше было бы все эти земли с их населением передать в честные дворянские руки.
Киселев прежде всего хотел предотвратить такой исход. Вторым делом своего «попечительского» министерства он видел создание условий для хозяйственного подъема государственной деревни. Малоземельные крестьяне наделялись землей, было облегчено взимание податей, учреждены «вспомогательные ссуды» для мелкого кредита крестьянам, расширена сеть запасных магазинов на случай неурожаев. В деревнях создавались медицинские и ветеринарные пункты.
Стоит ли говорить, что пунктов было мало, агрономические знания не доходили до основной массы населения, а и те, что доходили, не всегда воспринимались правильно. Так вспыхнули «картофельные бунты».
Благое дело – картофель, продукт питательный, культура неприхотливая и высокопродуктивная. В Россию он был завезен немцами в царствование Екатерины Великой и прекрасно рос под Петербургом. Когда же правительство попробовало предложить его тем, кому он был нужнее – крестьяне дружно возмутились.
Киселев сам выезжал в деревни и толковал с бунтовщиками.
– На что нам картошка эта, – слышал он, – еда немецкая русскому человеку не подходит. Опять же, лучшие земли заняли под кархохель ваш. Солдат нагнали и посеяли. А мы несогласные! Вот режь ты меня, барин, а я его есть не буду!
Бунты вспыхивали на Севере, в Приуралье, на Нижнем и Среднем Поволжье. Посевы картофеля уничтожались, чиновников избивали. Когда пошли донесения о тысячах восставших, пришлось посылать войска. Тут мужики поутихли. Картофель не трогали, по осени плевались и ели. Потом плеваться перестали и по достоинству оценили «второй хлеб» крестьянский.
Что же до реформы, то при немалых выгодах ее тяжело обходилась она крестьянству. Для проведения реформы нужны были исполнители. И вот в губерниях создавались палаты государственных имуществ, губернии делились на округа с окружными начальниками и соответствующим штатом чиновников, в волостях дела вершили волостные правления, в сельских обществах избирались старшины, сотские, десятские – и за всеми внимательно наблюдало око «казенного» чиновника.
Начальник III Отделения С.Е.И.В. канцелярии граф Бенкендорф не без злорадства отмечал во всеподданнейшем докладе за 1842 год такие прискорбные акты, прискорбные, разумеется, для внезапно взлетевшего Киселева.
– …Таким образом, ваше величество, положение государственных крестьян на деле ухудшилось. Прежде целый уезд жертвовал для одного исправника и двух-трех заседателей, а ныне на счет крестьян живут десятки чиновников…
Призвав на другой день своего «начальника штаба», царь гневно вопрошал:
– …Сознаешь ли ты это? И чем далее от столицы, тем более беспорядка и неустройства. В Закавказье я более всего дивился одному: как чувство народной преданности к лицу монарха не сгладилось от того скверного управления, какое, сознаюсь, к моему стыду, так долго тяготеет над этим краем!.. Выходит, и в центральных губерниях не лучше!
Киселев нисколько не отрицал примеров из доклада III Отделения.
– Могу вам, ваше величество, привести много больше такого рода фактов. А вызвано сие частностью проведенных перемен. Если мы обратимся к примеру Австрии, то увидим, что там власти в прошлом веке еще, невзирая на недовольство духовенства и дворян, обратили внимание на устройство сельского населения. Власть даровала оному законную и сообразную с выгодами государства самостоятельность. Тем самым она утвердила преданность народа к престолу и отвратила у себя все плачевные события, постигшие соседние государства в ту смутную эпоху.
Присутствовавший при докладе наследник крепко запомнил эти слова.
– Опыт предшествующих времен и народов, – продолжал Киселев, – должен быть подножием для будущего. По совести говоря, ваше величество, я убежден, что предупредительные меры, от правительства зависящие и уровню понимания населения соответствующие, необходимы. Нам, государь, предназначено свыше довершить дело, августейшими предками вашими начатое!
Заметив загоревшиеся глаза наследника, Николай Павлович остановил Киселева.
– Верно говорят, будто приходские училища, создаваемые по деревням, зовутся «Киселевскими школами»?
– Я тоже так слышал, ваше величество.
– Это хорошо. Народ должен знать своих героев. Я со своей стороны также отмечу тебя.
Вернувшись домой, недоумевающий министр нашел в гостиной только что привезенные адъютантом государя знаки ордена Св. Андрея Первозванного. Можно было бы радоваться этому, ведь только недавно он был пожалован титулом графа, наслаждаться смущением недругов в Государственном Совете, если бы не молчание царя на прямые предложения по крестьянскому делу. Царь к нему решительно охладел.
На заседании Государственного Совета в марте 1842 года он сказал: «Нет сомнения, что крепостное право в нынешнем его у нас положении есть зло, для всех ощутительное и очевидное, но прикасаться к оному теперь было бы злом, конечно же, еще более гибельным».
