После ночи 11 марта 1801 года, когда совершилось убийство Павла Петровича, на утро многие слышали, как Мария Федоровна, нежданно-негаданно превратившись во вдовствующую императрицу, кричала охрипшим от волнения голосом: «Я хочу править!»
В темных коридорах Михайловского замка, в колеблющихся огнях свечей ей померещилось новое счастливое правление – вослед за Екатериной Великой – ее правление. Но мелькнули тени по стенам и пропали. Сплоховала матушка, поздно спохватилась.
Мария Федоровна была одна, без союзников и сторонников. Плохое знание русского языка не было такой преградой для занятия русского престола, как отсутствие верного полка гвардии. Еще недавно почтительные и льстивые придворные грубо оборвали ее. Какие-то офицеры-гвардейцы отвели в комнату и стерегли до приказа императора, нового императора. Она сначала искренне не поняла, а потом показно удивилась: «Кто – император?»
Все это помнил Александр Павлович. Он был, конечно же, почтителен к матери, очень почтителен, но не мог ей простить той ночи. Впрочем, сама она, казалось, вовсе о том забыла. Высокая, статная и румяная, несмотря на пошедший седьмой десяток, она сохранила энергию и живость характера, теперь направленные на внуков.
В шестнадцать лет бабка женила Александра на баденской принцессе, которая была полутора годами младше его. Юношеская нежная страсть к Елизавете Алексеевне быстро ушла, осталась государственная обязанность. Долгая страсть к черноокой Марье Антоновне Нарышкиной, урожденной польской княжне Святополк-Четвертинской, со временем обрела привычность как бы второго брака и также стала тяготить его.
В том 1818 году, с которого начинается наше повествование, он сказал в Москве графине Софье Ивановне Соллогуб: «Возносясь духом к Богу, я отрешился от всех земных наслаждений. Призывая к себе на помощь религию, я приобрел то спокойствие, тот мир душевный, который не променяю ни на какие блаженства здешнего мира».
Со смертью последней дочери закончились все видимые счеты его с этим миром, в который он вступил прекраснодушным юношей и который покорил, став могучим и мудрым, как говорили, царем. Он полюбил ездить по монастырям, беседовал со старцами и подвижниками и просил их благословения. У ближних это вызывало глухое недоумение, а его душа искала иной правды, иных ответов на вопросы, задаваемые жизнью, чем те, что были привычны.
Давняя мечта, казалось, давно отброшенная, вновь шла на ум: оставить все и уйти. Он гнал от себя эту мысль, но она была привязчива.
Однако не это, а соображения государственные заставляли думать о наследнике. Формально цесаревичем считался второй брат – Константин Павлович, но только считался.
В июле 1819 года, после учений в Красном Селе, на которых брат Николай командовал бригадой первой гвардейской дивизии, они сели обедать втроем в палатке императора: он, Николай и миловидная и большеглазая Александра Федоровна. На этом обеде он впервые назвал Николая своим заместителем. Николай и его жена застыли.
– Кажется, вы удивлены, – растягивая слова, продолжил он, – так знайте же, что мой брат Константин, который никогда не заботился о престоле, решил ныне более чем когда-либо формально отказаться от него, передав свои права брату своему Николаю и его потомству. Что же касается меня, то я решил отказаться от лежащих на мне обязанностей и удалиться от мира.
Все молчали. Николай не отрывал глаз от лица брата, как бы желая понять, действительно ли правда то, что он услышал, и если правда, то что это значит. Александра Федоровна круглыми глазами смотрела то на одного, то на другого, и серебряная ложечка дрожала в ее руке. Слышно было, как оса мерно кружила над забытым вишневым суфле.
– Это случится не тотчас, – более резко добавил Александр Павлович, которому что-то такое померещилось в глазах брата. Он не любил его.
Когда тот родился, Александру было 19 лет. Он уже был женат, много размышлял о власти, думал о престоле, знал и понял многое. И скорее удивление, а вовсе не ревность, у него вызвало внимание бабки к этому мальчишке.
«В жизнь мою в первый раз вижу такого рыцаря!» – восхищалась императрица Екатерина внуком, так он был велик ростом и крепок при рождении. Но недолго ей довелось радоваться малышу. Смерть бабки лишила великих князей Николая и Михаила возможности получить такое же блестящее образование и воспитание, как старшие братья. Младшие выросли на задворках.
Ники рос сам по себе, был диковат и трусоват. Боялся до слез грозы и фейерверков, за что над ним подшучивали старшие братья. Но почему-то его особенно полюбил отец.
Павел Петрович всегда любил своих детей. Старших у него отняла Екатерина, и все отцовские чувства достались младшим, особенно Коле и Мише, которых он называл «мои барашки», часто возился с ними, был нежен и безгранично добр. А Мария Федоровна холодно исполняла обязанности любящей матери.
Слух о намерении Павла назначить Николая, любимца, своим наследником в обход старших братьев, возник как-то вдруг. Обсуждали поразительную новость втихомолку между своими и находили, что такое может быть, очень может быть.
Вечером 11 марта 1801 года Павел Петрович зашел в детскую. Потянул за маленький носик Мишку, погладил Катю по гладкой головке – уже барышня, тринадцать лет, и взял на колени тяжеленького бутуза Кольку. С серьезным выражением на личике тот спросил: «Почему тебя зовут Павлом Первым?» – «Не было до меня императора с таким именем». – «Тогда меня будут звать Николаем Первым!» – обрадовался Колька.
Император задумался над этими словами. Крепко поцеловал сына и ушел. Он шел темными коридорами Михайловского замка, никак не угадывая исхода той ночи.
После 11 марта все переменилось, но Александр Павлович помнил все, и любые смехотворные слухи, они были, а значит, было поползновение на власть. И этого Александр не прощал брату, как иное – матери и сестре. Он решил было не подпускать брата к государственным делам, предназначив ему будущее бравого гвардейского командира, – тот на большее и не тянул, как и Мишка. Оба командовали бригадами в 1-й гвардейской дивизии Паскевича.
В 1823 году состоялось бракосочетание великого князя Михаила Павловича с принцессой вюртембергской Фредерикой-Шарлоттой-Марией. Пятнадцатилетней девочкой привезли ее в Россию в 1821 году в качестве невесты великого князя. С готовностью покинув родной дом, где угнетали ее неуживчивый и беспокойный отец и своенравная бабка, юная принцесса, получившая имя Елены Павловны, всем сердцем приняла новую свою родину, для которой ей предстояло совершить немало добрых дел.
Пока же все ее чувства и помыслы были направлены на мужа. Михаил Павлович, восемью годами старше своей жены, с готовностью принимал ее любовь. Сердце его было доброе, но самый характер труден. В нем преобладала страсть к жесткой дисциплине, понимаемой строго формально. Из-за сходства характеров наиболее близок он был с братом Константином Павловичем. Справедливости ради стоит сказать, что все сыновья покойного Павла Петровича отличались ярой любовью к строю и муштре.
Однако же среди первых друзей своих великий князь Михаил называл и Павла Киселева, которого одни считали блестящим и ветреным флигель-адъютантом, а другие предрекали ему поприще государственного деятеля. Они подружились в Париже в памятном 1814 году, когда император позволил великим князьям Николаю и Михаилу прибыть в действующую армию. Вечерами собирались веселой компанией с Алексеем и Михаилом Орловыми, Киселевым и другими молодыми офицерами, обсуждали дела и любовные похождения, пополняли свои знания французских вин, пели гусарские песни. Все были молоды, воодушевлены победной кампанией… В Петербурге воспоминания эти были дороги своей невозвратимостью. Елена Павловна прелести сей не понимала.
