Но и Александра Долгорукая наскучила государю. Приелось ее тонкое и язвительное остроумие, тяготила необходимость постоянно отвечать ей в тон, а мадемуазель слова в простоте не могла сказать. Нет, она была занятна, но и только.
Марию Александровну, вынужденно смирившуюся с увлечениями мужа, отчасти утешало то, что все увлечения были мимолетны, а после этих мимолетностей он все же возвращался к ней.
В августе 1857 года происходили маневры на Полтавщине. Штаб-квартиру императора устроили в поместье князей Долгоруких в селе Тепловка. Император жил в помещичьем доме, хозяева перебрались в один из флигелей.
Как-то теплым вечером Александр Николаевич сидел на веранде с адъютантами в ожидании ужина и увидел пробегавшую по двору маленькую девочку в голубеньком платьице.
– Ты кто такая? – притворно строго окликнул ее император.
Девочка подняла глаза на веранду и оробела.
– Я Екатерина Михайловна, княжна Долгорукая, – пролепетала она. – Я хочу увидеть государя.
– Ну иди сюда, он скоро придет, – позвал царь.
Он любил детей. А еще он никогда не забывал свою Сашеньку, так рано ушедшую из этой жизни.
Катеньку Долгорукую усадил на колени, напоил чаем и дал полную горсть конфет для нее и сестрицы Маши.
Этот вечер вспомнился ему, когда год спустя доложили, что князь Михаил Михайлович Долгорукий, безвольный и азартный игрок, умер, растратив все свое состояние. Александр Николаевич вспомнил теплый августовский вечер, смущенную черноглазую девочку и распорядился передать Тепловку «под императорскую опеку», а четырем сыновьям и двум дочерям покойного князя дать образование за государственный счет. В этом решении не было ничего необычного, такое случалось нередко в незаметно меняющейся России. Более чем вероятно, что Катю и Машу по окончании Смольного института ожидал фрейлинский коридор Зимнего дворца.
Часть II. Крестьянский вопрос
Над этой темною толпой
Непробужденного народа
Взойдешь ли ты когда, Свобода,
Блеснет ли луч твой золотой?…
Ф.И. Тютчев. 15 августа 1857 г.
Глава 1. Борьба с очевидным исходом
Жизнь продолжалась все та же, бедная на вид и великая лишь воспоминаниями о победах и утратах, но наступала эпоха великих перемен. Первые ее знаки были слабы и малоприметны, и ничто, казалось, не могло сломить устоявшийся порядок. Менялись всего только взгляды людей, такая малость. Случайные, казалось бы, действия чем дальше, тем очевиднее вели к пока неясной самим деятелям цели. Самым трудным оказался выбор между несколькими решениями, всегда несколькими, влекущими за собой многообразные, поначалу и не предполагаемые последствия. Это была тихая и никому неведомая каждодневная мука.
Летом 1857 года император Александр II прибыл в Эмс, маленький городок в Рейнской провинции Пруссии на реке Лан близ Кобленца. То была обычная неофициальная поездка, предпринимаемая ежегодно для принятия углекислых вод, положительно влиявших на работу желудка. Полезны были и ванны.
Космополитическая публика курорта с любопытством взирала на молодого императора, и это его подчас раздражало. Вскоре по приезде ему доложили, что среди русских находится посол во Франции граф Павел Дмитриевич Киселев, и Александр II направился навестить старого царедворца.
Он с детства питал доверие к людям, близким к трону. Доверяя им, он ожидал в свою очередь, их доверия и расположения, готовности служить верно и усердно. Он искренне не помнил, что год назад ощутимо пренебрег Киселевым, отправив его в Париж, тогда как все устремления старого министра были направлены на дела внутренние.
После любезных фраз о здоровье, о царских детях, о погоде и превосходном действии местных вод перешли к делам.
– …Необходимо сделать решительный шаг, – говорил Александр. – Крестьянский вопрос меня постоянно занимает, и я твердо решил довести его до конца.
– Рад слышать это, ваше величество, – отвечал Киселев. – Время давно пришло.
– Я более чем когда-либо ранее решился, – доверительно продолжал император, – но вы не поверите, граф, никого не имею, кто помог бы мне в этом важном и неотложном, как вы справедливо заметили, деле.
Киселев молчал. Давно уж все переболело и перекипело, и обида на друга Алешку, и сожаление об ушедших возможностях влиять на решение крестьянского вопроса, но слова императора больно ковырнули старую рану. Меж тем Александр недоуменно смотрел на собеседника, не понимая причины затянувшейся паузы. Что тут поделаешь, частенько бывал Александр Николаевич толстокож.
– Ваше величество, сочту за честь высказать вам свои соображения общего плана по сему вопросу. Уверен, вас обременяют массой пустых бумаг и докучают пустейшими рассуждениями о сложности начинаемого вами великого дела. Слов нет, трудности велики, но, поверьте мне, государь, большая часть препятствий и опасений надумана и идет от косности, от лени, от нежелания изменить существующий порядок вещей, как бы он ни был порочен. Важен почин. Вы сказали о решительном шаге – так сделайте его! Заявите о своем твердом намерении приступить к решению вопроса о помещичьих крестьянах. Что до помощников, то осмелюсь рекомендовать вам своего племянника Николая Милютина. Вы знаете, вероятно, о проведенной ее высочеством великой княгиней Еленой Павловной при его участии эмансипации в Карловке.
– Отлично. Признаться, Павел Дмитриевич, меня вот что беспокоит: как и через кого двинуть вопрос в правительственных кругах. Я создал Негласный комитет по крестьянскому делу. Через месяц спрашиваю, как идут дела – а они всего-то два раза приезжали в заседание, да и то обсуждали вопрос о новом наименовании комитета. Поначалу я думал, что в шесть месяцев все будет кончено и пойдет прекрасно. Но там какое-то болото. И не сказать, что ничего не делается, но все так медленно и со все возрастающим усложнением… Вы понимаете?
– Да, ваше величество. Благодаря доверию покойного государя я имел возможность во всех подробностях узнать наш правительственный механизм. Смею вас уверить: через всякое болото можно найти верные тропинки…
Киселев не был на заседании комитета у государя 3 января 1857 года, но знал и причину заседания и его последствия. Причиной послужил распространившийся по городу в декабре прошлого года слух, будто в Сенатской книжной лавке продается указ о вольности (за указ было принято новое постановление о порядке совершения записей на увольнение крестьян, переходивших от помещиков в состояние государственных). Толпы народа осадили книжную лавку. Каждый хотел получить указ, и немалых трудов стоило убедить мужиков, что это еще не воля.
Волнение, возникшее в Зимнем дворце, усилили своими годовыми отчетами губернаторы, будто сговорившись, написавшие, что пора правительству объявить или о намерении освободить крестьян, или напрасности ожидания оного. Вот тогда-то в строжайшей тайне был создан под самоличным председательством государя Негласный комитет из тех, кто считался опорой прошедшего царствования. Киселев знал их всех, знал их убеждения.
