В июле 1857 года Александр по просьбе Кости ввел его в Секретный комитет по крестьянскому делу, рассчитывая оживить деятельность Комитета, хотя Костя уже активно работал в Финляндском комитете, занимался внешними и внутренними займами, бюджетом, горячо интересовался внешней политикой, твердо держа сторону Франции.
Оказалось, что у младшего брата на все хватает сил и времени. Он по-прежнему усердно посещал свое морское министерство и комитеты, по вечерам в своем Мраморном дворце играл на виолончели и фортепьяно, рисовал, участвовал с любимой женою и графом Владимиром Соллогубом в любительских спектаклях, сидел за шахматной доской. И этому непоседе не только не скучно было высиживать часами еще и в Крестьянском комитете, он деятельно там работал и сумел восстановить против себя почти всех членов Комитета.
И пошли, поползли разговоры, намеки, слухи, что-де Константин рвется к дешевой популярности в народе, жаждет прослыть «освободителем», не думая об участи верного трону дворянства. Старший брат одергивал младшего и по-родственному, и по-государеву, но все напрасно. Последней каплей стали слова старшего сына, как-то трижды за день повторившего: «Это надо спросить у дяди Кости, он все знает!» Любовь Никсы к родному дяде заслуживала похвалы, но да нельзя же совсем подпадать под его влияние. Рядом родной отец!
Тогда был созван семейный совет, согласившийся с волей императора: отправить великого князя Константина в морское плавание по Средиземному морю на восемь месяцев. Александра не остановило даже рождение у брата сына Константина (будущего поэта К. Р.), которому едва исполнилось полтора месяца: «Пусть едут оба – и Костя, и Санни» (его жена, великая княгиня Александра Иосифовна, дочь герцога Саксен-Альтенбургского).
Великий князь в путешествии не скучал, часто писал Александру и «бесценной матушке», а еще – Ростовцеву, Головнину и другим своим сторонникам в Петербурге. Раз прикоснувшись к рулю государственной жизни, он почувствовал, что может повернуть его в нужном России направлении, а ради этого стоило и работать и ждать.
«Наше положение страшное, – заносил Константин Николаевич в свой дневник 19 июня 1859 года. – Дай Бог, чтобы наконец глаза раскрылись и чтоб перестали действовать обыкновенной нашей манерой полумерами mais qu’ on tranche enfin dans le vif (a приняли наконец пусть болезненные, но решительные меры)».
Другим деятельным, но также чрезмерно честолюбивым сподвижником императора оказался князь Барятинский, главнокомандующий Кавказской армией. В покорении Кавказа князь опирался на двух генералов – Николая Евдокимова и Дмитрия Милютина.
Сорокалетнему Милютину впервые представилась возможность реализовать давно продуманные планы. Сложную и многофункциональную организацию Главного штаба и вообще военного управления частями, расквартированными на Кавказе, он реорганизует в четкую структуру, напоминающую военный округ.
Наиболее важным и ответственным делом было планирование военных операций. Шамиль был провозглашен третьим имамом двадцать лет назад. Жестокими и гибкими методами он создал себе прочную базу в Чечне и Дагестане, в то время как русское командование то усиливало против него боевые действия, то прекращало вовсе, считая, что движение горцев подавлено.
Конечной целью русского командования было замирение на землях Чечни и Дагестана, отделявших Грузию и Азербайджан, присоединенные к России в начале века. Набеги горцев на Кавказскую укрепленную линию мешали освоению края, его связям с южными губерниями России, с недавно отнятым у Турции Черноморским побережьем от устья Кубани до северной границы Аджарии. Трудность войны состояла в том, что Шамиль, выступая как претендент на власть на всем Кавказе, и даже подчинив себе отдельные районы, вел чисто партизанскую войну, выражением которой был набег.
Осмотрев войска до батальона и роты, побывав в районах боевых действий, побеседовав с местными жителями, Милютин понял, что верной и единственно правильной тактикой в этой войне была предложенная генералом Ермоловым: рубка лесов и построение крепостей. Только так медленно и последовательно действуя, можно было лишить Шамиля баз снабжения и сохранить контроль над народами края.
Англия и Австрия вдруг стали проявлять необычно пристальный интерес к кавказским делам, всячески разжигая борьбу горцев против России. Русская дипломатия знала об отправленных в Лондон черкесской знатью просьбах о помощи, которые открыто обсуждались в Форин Оффис. Тайно британские власти поощряли турецких легионеров и поляков-эмигрантов, намеревавшихся проникнуть на Кавказ и развернуть там в широком масштабе военные операции.
Барятинский решил покончить с сопротивлением горцев одним сильным ударом и в августе 1859 года двинул свои войска к аулу Гуниб, где засел имам Шамиль. Бой был жестоким.
Шамиль был взят в плен 25 августа с 400 мюридами на весьма почетных условиях, предложенных наместником. (Вскоре он был выслан в Калугу, где прожил более десяти лет, а умер в Аравии, отпущенный русским правительством для совершения паломничества.) Барятинскому в Тифлисе была устроена триумфальная встреча, толпы на улицах, девушки в белых платьях бросали цветы под копыта его коня.
Покорение Восточного Кавказа и вся деятельность князя по освоению края были высоко оценены государем: Барятинский получил Андреевскую ленту, Георгиевскую звезду и звание фельдмаршала, и уж более, казалось, ему и желать нечего.
Война пошла на убыль, и постепенно наскучивала князю Александру Ивановичу. Чем дальше, тем больше Барятинского томило горькое чувство своей ненужности. В Петербург его не звали, хотя в редкие свои приезды он обсуждал с императором именно внутренние реформы.
В личных беседах с государем и в пространных письмах он весьма развернуто излагал свои соображения по поводу реформирования русской армии. Зная пропрусские симпатии Александра, во всех своих планах Барятинский исходил из того, что прусская армия и будет взята за образец. Оставляя в стороне детали, скажем, что во главе прусской армии стоял король, а реальным главой ее был начальник Генерального штаба, в каковом качестве Барятинский видел себя. Военное же министерство имело весьма ограниченные административно-хозяйственные функции. В роли военного министра, своей правой руки, Барятинский видел генерала Милютина. Летом 1859 года в разговоре с императором он прямо назвал кандидатуру Милютина на этот пост.
Забежим немного вперед в нашем повествовании. В августе 1860 года Милютин назначается на пост товарища (заместителя) военного министра, в мае 1861 года вступает в управление министерством. Генеральный штаб остался всего лишь департаментом министерства. Такого удара князь Александр Иванович не ожидал. Он порвал с неблагодарным Милютиным, тихим интриганом, без помощи Барятинского так и оставшимся бы на второстепенных штабных должностях, и решительно охладел к управлению краем. Все болезни и ранения пошли на приступ и одолели бесстрашного фельдмаршала. Барятинский попросил отпуск и уехал за границу.
Между тем деятельность Дмитрия Милютина в военном министерстве при внешней стремительности карьеры протекала вовсе не так уж гладко. Начать с того, что министр Сухозанет, в свое время добившийся его смещения, встретил его враждебно.
