Валуев видел свою задачу двуединой: ублаготворить помещиков и обуздать крестьян. В плане практическом это означало устранение «милютинцев». Среди губернаторов были люди, искренне преданные делу реформ – Арцимович в Калуге, Муравьев в Нижнем, Грот в Самаре, Барановский в Оренбурге, Купреянов в Пензе. Валуев вступил с ними в тихую, но упорную борьбу и за полтора года добился их замены более удобными людьми. Опальных губернаторов с почетом отправили в Сенат.
После этого Валуев постарался обуздать мировых посредников, уволить которых можно было только по суду. А он и не собирался увольнять. При содействии верных губернаторов правительство стало сокращать число первоначально учрежденных мировых участков, оставляя за штатом именно тех лиц, которые зарекомендовали себя наиболее упорными защитниками крестьян.
Петр Андреевич никак не был врагом крестьян, упаси Бог. Но он видел себя защитником дворянской империи, которой угрожают крайности. Он эти крайности тихо удалял, обеспечивая тем сиюминутную стабильность (и грядущее недовольство) в полном соответствии с намерениями государя.
«Я – ваш!» – пытался этими мерами сказать первый дворянин всему дворянскому сословию. Замена Ланского и удаление Милютина с помощниками означали весьма определенное направление развития крестьянского дела. Тем не менее раздражение землевладельцев не проходило. По их мнению, правительство отнеслось к дворянам с недоверием и пренебрежением, сосредоточив в своих руках реализацию крестьянского освобождения.
В свою очередь «милютинцы» изливали свое разочарование ходом крестьянского дела в письмах. Князь Черкасский раздраженно писал: «Везде сверху донизу все одно: лень, вялость, трусость».
Юрий Самарин: «Прежняя вера в себя, которая при всем неразумии возмещала энергию, утеряна безвозвратно, но жизнь не создала ничего, чем можно было бы заменить ее. На вершине – законодательный зуд в связи с невероятным и беспримерным отсутствием дарований; со стороны общества – дряблость, хроническая лень, отсутствие всякой инициативы, с желанием день ото дня более явным, безнаказанно дразнить власть. Ныне, как и двести лет тому назад, во всей русской земле существуют только две силы: личная власть наверху и сельская община на противоположном конце; но эти две силы вместо того, чтобы соединиться, отделены промежуточными слоями… Прибавьте, наконец, пропаганду безверия и материализма, обуявшую все наши учебные заведения… и картина будет полная».
Можно понять переживания отставленных от кровного дела эмансипаторов, но можно понять и обывателя, остававшегося равнодушным к реформе и в барском особняке, и в своем домике с палисадником, и в наемной квартире, если эта реформа прямо и непосредственно не задевала его интересы. Как правило, первым следствием реформы становится ухудшение материального положения изрядного числа людей, и они, хотя покорно и принимали волю государя, преобразования осуждали.
После треволнений зимы и весны, в мае 1861 года, императорская чета отправилась в Крым. Полгода назад дочери покойного графа Льва Потоцкого продали департаменту уделов обширное имение Ливадия. Приобретение было сделано для поправления пошатнувшегося здоровья императрицы, ибо Александр оставался по-своему верен ей и любил ее. За 350 тысяч рублей серебром в собственность императорской семьи перешли свыше 300 десятин земли на южном берегу. По многочисленным отзывам, климат в этом месте Крыма был особенно хорош, а в горной части имения Эриклике – так и вовсе сказочен по особенной чистоте и целебности воздуха. В Ливадии императрица могла жить до поздней осени.
Для дела государь остановился в Москве. Встречая его в Успенском соборе Кремля митрополит Филарет сказал следующие знаменательные слова:
– Приветствуем тебя в седьмое лето твоего царствования. У древнего народа Божия седьмое лето было летом законного отпущения из рабства. У нас не было рабства в полном значении сего слова: была однако крепкая наследственная зависимость части народа от частных владельцев. С наступлением твоего седьмого лета ты изрек отпущение.
Обыкновенно сильные земли любят искать удовольствия и славы в том, что покорить и наложить иго. Твое желание и утешение – облегчить твоему народу древние брамена и возвысить меру свободы, огражденной законом. Сочувствовало тебе сословие благородных владельцев и в добровольную жертву сему сочувствию принесло значительную часть своих прав. И вот более двадцати миллионов душ обязаны тебе благодарностью за новые права, за новую долю свободы.
Молим Бога, чтобы добрый дар был разумно употреблен, чтобы ревность к общему благу, справедливость и доброжелательство готовы были всюду для разрешения затруднений, иногда неизбежных при новости дела, чтобы получившие новые права из благодарности порадели уступившим древние права, чтобы приятная мысль о труде свободном, сделала труд более прилежным и производительным, к умножению частного и общего благоденствия. Да будет твоя к твоему народу любовь увенчана неувядающей радостью под осинением Провидения, благодатно простираемым, вместе с тобою, над совенчанною тебе твоею супругою и твоими благословенными чадами…
После службы более десяти тысяч крестьян с обнаженными головами двинулись из Кремля по Калужской дороге к Александровскому дворцу. Там четыреста мужиков были приняты государем, твердо сказавшим о необходимости подчинения власти.
Следующая большая остановка была в Туле. Обращаясь к собранным предводителям дворянства, Александр сказал:
– Господа, я изъявил благодарность дворянству в Манифесте за то добровольное пожертвование, которое оно принесло и которым пособило мне, с Божией помощью, совершить великое дело. Теперь снова повторяю благодарность и прошу о поддержке в совершении указанного дела к обоюдной выгоде.
Он видел, что усилилась неопределенность. Перемены были необходимы, но как, меняя самые основы государства, сохранить его устойчивость, не дать пошатнуться царской власти, как обеспечить себе поддержку и дворянства и народа? Задача не из легких.
Даже в Крыму Александр Николаевич редко отрывался от тяжелых дум. Непрерывным потоком с курьерами ему присылали записки, отчеты, справки, выписки из журналов заседаний Совета министров и отдельных министерств с сопроводительными пояснениями брата Михаила, оставленного во главе Особого совещания. На великом множестве бумаг о назначении, награждении, увольнении, производстве в новый чин и прочем требовалась его подпись. С годами он понял важность серьезного отношения и к таким государственным мелочам, хотя подчас ерундовые дела раздражали.
А небо было ясно, море спокойно. Жена здорова и любимая дочка Маша весела. Делам отводилось утро, потом купание, прогулка, обед, новая порция бумаг, прогулка, ужин и карты, чтение или музыка, а за окном уже падала непроглядная ночь, полная благоухания цветов и деревьев и звона неутомимых цикад.
Без большой свиты, в несколько экипажей ездили по окрестностям. Посетили Ялту, побывали в татарской деревне на свадьбе, осмотрели древнюю греческую церковь в Аутке. Петербургские хандра и мрачность оставили императорскую чету. Оба радовались жизни в милой Ливадии и с простодушием, достойным девятилетней Маши, разговаривали со случайными встречными, рвали цветы на обочине и восхищались прелестными видами.
