Не сдал меня комполка, не сдал. Вот сейчас вернусь, прапор-то весь на говно изойдет.
– Ты не ушел еще, – меня вдруг окликнули, и пришлось остановиться и обернуться. – Отлично. Сейчас немцы уйдут, зайди вновь! – это кто-то из штаба.
– Есть! – козырнул я.
Постояв невдалеке и понаблюдав, как делегация врага ушла к месту перехода нейтральной полосы, я направился к командирской палатке. Внутрь, конечно, не пошел, встал в нескольких шагах и замер. Спустя несколько минут тот же военный, что окликнул меня недавно, вышел от командира и, найдя меня глазами, подозвал к себе.
– Заходи, – в палатке уже успели накурить так, что хоть топор вешай.
– Рядовой…
– По делу ты поступил правильно, а вот по совести… – начал командир полка, был он зол, переговоры, видимо, были тяжелыми, – так поступать нельзя. Понимаешь, теперь и враг сможет так же к нам приходить и убивать наших солдат во сне.
– Я же не во сне убивал? Да и для того, чтобы не приходили, мы и ставим часовых, – возмутился, не повышая голоса я.
– Да я-то все понимаю. С оружием и боеприпасами плохо, то, что ты сделал, необычно, но правильно. Но когда дойдет до штаба армии, нам может не поздоровиться. Сейчас иди во взвод. Немцы наверняка захотят отомстить и начнут атаку, готовьтесь. Отбиваться-то есть чем?
– Теперь есть, – кивнул я, – разрешите выполнять?
– Иди, Воронцов, иди, – кивнул благожелательно полковник и махнул рукой.
Вернувшись во взвод, застал прапора за сочинением. Ну, писал чего-то. Пройдя мимо и козырнув, даже не стал что-либо говорить ему. Нашел унтера и передал слова командира полка о возможной атаке. Тот чуток поворчал, но побежал проверять всех солдат взвода.
Минут через тридцать начался ад. Враг ударил тяжелой артиллерией, казалось, обстрелу не будет конца, такой интенсивности обстрелов я еще не видывал. Это было страшно и непривычно для меня, поэтому пришлось всерьез сдерживаться, чтобы не облажаться. В траншее были вырыты небольшие норы, чтобы можно было укрыться от вражеского обстрела, так задолбался туда залезать! Только заберешься, подожмешь коленки к груди, как от близкого разрыва тебя выкидывает нафиг оттуда да землей заваливает. Земля ходуном ходит, осколки с визгом пролетают где-то над головой, а ты вновь и вновь пытаешься залезть в спасительную щель. Везло не всем. Бывалые, их сразу видно, спокойно лежат, скрючившись и не шевелясь, а кто-то не выдерживал и, вскакивая во весь рост, куда-то бежал. Солдаты получали увечья, а из кого-то и жизнь уходила, и во всем этом говне виноват я. Останусь в живых, пойду к командиру и предложу свои услуги. Именно те, что умею хорошо делать. Пусть тут так не принято, но я решил.
После трехчасового, безостановочного артобстрела немец в атаку не пошел. Это было словно наказанием за мои действия. Вообще, конечно, был удивлен, что немцы вот так приперлись в штаб полка и стали права качать. Удивило меня это и озадачило. Как так? Война тут или так, прогулка? Ведь они могли позиции «срисовать» или штаб накрыть. Хрень какая-то тут творится, с этими правилами ведения войны. К вечеру, когда все было тихо, я подошел к прапору и попросил разрешения сходить в штаб полка. Дескать, забыл кое-что доложить, а сейчас вспомнил. Прапорщик ругался, как всегда, но отпустил. После обстрела, кстати, он был слегка пришибленным, проняло, что ли? Может, поймет, наконец, что врага нужно уничтожать, как только увидишь. Помните знаменитое стихотворение времен Отечественной?
«Сколько раз увидишь его – столько раз и убей!»
– Браток, доложи командиру, рядовой Воронцов просит принять, – подойдя к часовому возле штаба, обратился к нему я.
– Тебя звали? – Какой тут строгий, а главное, наглый ефрейтор. Конечно, я совсем не по уставу явился, но дело важное.
– Не груби, просил же по-хорошему, доложи, а уж там видно будет. Не тебе решать, принимать меня его высокоблагородию или нет.
– Чего? – часовой хотел вскинуть свой карамультук, да только я устал уже терпеть это дерьмо. Накипело.
БУХ! Часовой полетел в сторону, винтовка в другую. Я, машинально тряхнув рукой, которая только что впечатала кулак в челюсть бойцу, сплюнул в сторону.
– Ну, тебе же говорили, чего ерепенишься? Важность свою хотел показать? А показал глупость.
– Что тут происходит? – из штаба вышел какой-то поручик, молоденький, с чубом, выбивающимся из-под фуражки, и оглядел нас с часовым.
– Ты что себе позволяешь, солдат?
– Виноват, господин поручик! Рядовой Воронцов, разрешите обратиться?
Получив в ответ кивок, повторил просьбу на аудиенцию с комполка. Поручик не стал строить из себя генерала и ушел в штаб. Через несколько минут он вернулся и застал уже другую картину. Я усаживал часового на бревно возле входа, приложив тому к скуле серебряный рубль. Нашел во внутреннем кармане еще вчера. Часовой не злился, все понял и поведал, что давно не меняли, вот и сорвался на меня. Вообще-то, это преступление, и мне за это шею должны намылить, но вроде мы все уладили. Я им тут все их дурацкие порядки так встряхну, что или от меня избавятся, или порядки изменят.
– Проходи, Воронцов. Господин полковник выделил тебе пять минут, не задерживай его!
Войдя, отдал честь и снял фуражку. Хотел уже открыть рот, но был остановлен полковником.
– Видишь, к чему привела твоя вылазка? – говорил не грубо, не ругал, лишь сетовал полковник.
– Видел и почувствовал на себе.
– Тринадцать человек в первой линии убитыми, около сорока раненых. Это очень много. Очень. Немцы и так нас своей артиллерией в землю вбивают, так еще и ты своими действиями их провоцируешь. Так что у тебя?
– Хотел кое-что предложить…
– Вообще-то, не принято прыгать через голову непосредственного начальства. Доложил бы взводному, а тот выше…
– Виноват, ваше высокоблагородие, только это было бы бессмысленно. Да и когда до тех, кто выше, дойдет, уже поздно станет. А по делу… Пока немец снаряды кидал, идейка пришла. Разрешите вопрос? – видя легкий кивок командира, продолжил: – Как у нас с артиллерией?
– В каком смысле? – даже не понял меня командир полка.
– Да, – пожал я плечами в смущении, – в прямом. Можем ли мы ударить в ответ, чтобы немцы тоже немного штаны испачкали? – Вообще вся моя выходка отдавала наглостью и, возможно, идиотизмом, если смотреть со стороны начальства. Кто я такой, чтобы такие вопросы задавать, да еще и к комполка обращаться? Но не умею я пока говорить и думать, как местные, вот и шпарю, как в своем времени.
– Разведка нужна, куда стрелять. – Вот! Именно для этого я и вылез сюда, в штаб. А командир-то вменяемый, не послал, разъясняет обстановку. – Да и со снарядами плохо, очень мало. Мы не можем, к сожалению, позволить себе такой огонь, как немцы.
– А много и не надо. Если огонь будет точным, зачем впустую снаряды тратить? – продолжал я наглеть. Выглядело это смешно для меня, а командир, наверное, охреневает от моей наглости.
