– Ага, вот прямо задница – один в один, да? – засмеялась она. – Ты бы хоть отвернулся, краском, приличия ради. Или сиськи мои не дают глазам оторваться?
Отвернулся, конечно. Чувствовал себя как пацан пятнадцатилетний, которого поймали возле бани, где бабы моются. Но как же она похожа на Ниночку! Не лицом, нет, чем-то внутри, что ли. Даже смех такой же, хрипловатый немного. И глаза зеленые.
– Так что ты там про жену рассказывал? – насмешливо спросила незнакомка. – Давай, я такие песни очень люблю. Наверное, она далеко, ты ее любишь и прямо сейчас в память о ней и в честь скорых подвигов на поле боя жаждешь осчастливить меня чем-нибудь? Или что-то новое придумаешь?
– Убили жену, – спокойно ответил я. – Сволочь одна, четыре года уже. Я ему отомстил. Как следует. А насчет осчастливить – как-то не придумал еще чем. Случайно увидел. Извините еще раз, пойду я.
– А как жену звали, лейтенант? – спросила она уже без насмешки, шурша одеждой.
– Нина. Ниночка, – ответил я. – А меня…
– А про тебя я не спрашивала, – оборвала она меня. – Ладно, раз не из таких… Часа через три подойдешь к перевязочной, знаешь, где?
– Теперь знаю, – кивнул я.
– Вот, не обещаю, если получится, поговорим тогда. Все, пойду я, некогда мне сейчас, – и она прошла мимо меня, уже одетая в приталенную гимнастерку с двумя шпалами военврача в петлицах и юбку до колен, сворачивая на ходу свои рыжие волосы в пучок.
Ого, считай, целого майора голым видел. Но меня это почему-то только подзадорило.
– Зовут тебя как, незнакомка? – спросил я вдогонку.
Она остановилась на мгновение, повернулась ко мне вполоборота и сказала:
– Вот, если получится встретиться, там и познакомимся… – И ушла, слегка покачивая бедрами.
А я все смотрел ей вслед, снова чувствуя себя пацаном.
Глава 8
Я помыл котелок, который так и держал в руках все время. Хорошенько так помыл, с песочком, до блеска. Посидел немного и подумал, что судьба не только поганки подсовывает, как с этим возвращением на войну, но и вот такие неожиданные встречи. Я не я буду, если этого военврача не найду. Да и я ей вроде как понравился, не просто так же она встречу назначила. Если что, послала бы по-простому, а тут, видишь, в игры играть надумала, имя не назвала, хвостом крутанула. Цену себе набивает, не иначе. Ладно, посмотрим, чья возьмет, тот и сверху будет. Тьфу ты, в голову дурь одна лезет.
После уже и помылся, и портянки постирал, а то рядом со мной уже скоро мухи дохнуть будут. Надо сейчас санитара этого найти, взять одежду на сменку да мыла. Пока возможность есть. А то покажись я сейчас на белый свет, начнут особисты нервы трепать, может оказаться и не до стирки. Эх, надо было того майора, что с Попелем был, фамилию хоть спросить. Кто знает, выживет комиссар или нет, а лишний свидетель не помешает.
Даже получилось подремать немножко в тенечке. Хорошо. Первый раз за последние дни я был сам себе хозяин. Нет, Петя, врешь, не за дни – за годы. То лагерь с подъем-отбой, то дурдом, колонна с больными, танкисты… Точно, первый раз. Забыть хоть на полчасика про все, что на белом свете творится, и просто полежать на берегу реки.
Чуть сырые портянки не мешали – лето же. Да и сколько я на том броде во всем мокром пробегал, пора бы привыкнуть уже. Обулся, отряхнулся и пошел потихонечку к перевязочной, искать незнакомку.
Ах ты ж, Петя, поназагадывал, слюни распустил! Вот тебе и свидание приключилось, как мечтал! Тьфу ты, цветочков бы еще нарвал!
К сортировке на полном ходу подлетела полуторка, за ней другая. Сопровождающий из первой машины выскочил, закричал:
– Готовьте, массовые ожоги, химия! Шевелитесь, там еще везут!
И закрутилось: начали освобождать место, сгружать с машин погорельцев. Я в стороне стоять не стал, куда там, в такой запарке любые свободные руки наперечет. А там… Уж пришлось мне и танкистов видеть, что в танке своем запеклись, и в траншеях после огнемета, но такого… Даже рассказывать не хочется…
На людях прямо куски выгорели, вот веришь, до кости! Не все живыми доехали, видать, там в спешке бросали всех подряд. А может, не доехали, бедолаги. Сразу возле сортировки завоняло горелым мясом, тряпками и над всем этим сверху – какая-то химия, противнючая, тошнотворная. Многие, что там помогали, так на ходу и блевали. А что сделаешь?
Медики сразу все бросились кто одежду срезать, кто уколы колоть, кто раны чистить. Молча, будто кино смотришь, а звук выключили. Муторно даже смотреть, как они так с людьми управляются. Да уж, работка у них, не приведи господь.
Видел я и рыжую незнакомку свою. Узнала, кивнула коротко.
Но я про то и забыл почти сразу: приехала и третья машина с обожженными, пошел дальше помогать.
Как закончилось все, я в сторонку отошел, руки помыть, умыться после такого. А там смотрю, сопровождающий стоит, мужику какому-то лысому в белом халате объясняет, что приключилось. Сержант из пехотинцев. Оказалось, весь этот ад случился в дивизии какого-то Мишанина. Я такого и не помню, сколько их, этих комдивов, за жизнь видел. Налетели на позиции «юнкерсы» да полили щедро каким-то дерьмом вонючим. Вот куда эта дрянь попадала, там и горело. Не везде, правда, загоралось, но на кого много попало, тот полыхал страшно, и потушить быстро не получалось.
Сержант налился кровью, заругался:
– И ведь, твари, как подгадали: сразу после этого в атаку пошли. Прорвали наши порядки, начали утюжить танками… – он перевел дыхание и добавил: – Комиссар наш, Зарубин – как говорится, смертью храбрых. Встал с одним пистолетом, в атаку повел. Врукопашную с немчурой резались на правом фланге.
Больше сопровождающий уже ничего не видел, нашли вот три полуторки, побросали обгоревших как дрова да помчались искать медсанбат.
* * *
Горячка на сортировке спала, народ закурил. А я все крутился рядом. Дал знакомому санитару хлебнуть немецкого шнапса, поспрашивал. Незнакомку мою звали Вера Андреевна, тридцать один год, считай, угадал я с возрастом. В армии уже давно, суровая, не замужем, шашни ни с кем не крутит. Заместитель командира медсанбата.
Я разыскал Веру в дальней палатке, где она приводила в чувство двух девчат в белых халатах. Одна стояла, утирала слезы, вторая рыдала, сквозь всхлипы рассказывая, что так нельзя и что она не может такое видеть.
– Что, жалко себя стало? – Вера прервала истерику хлесткой пощечиной. – А ведь войны всего неделя прошла! Дальше хуже будет! Кто вместо тебя им поможет? Или ты скажешь, мол, подождите, мне поплакать надо? А?! А ну быстро подобрали сопли и по рабочим местам! Чтобы звука от вас не слышала! Бегом!
Девчонки пролетели мимо как ошпаренные, а Вера увидела меня, стоявшего возле выхода.
– Извини, лейтенант, не получится у нас сегодня ничего, – сказала она, вытирая руки полотенцем. – Сам видишь, что творится. К ночи мне их лечить нечем будет. Так что потом как-нибудь.
