– Тоже танкист?
– Ага.
– Ненавижу танки… из-за мужа… он у меня в этой железке сгорел… – помолчав, произнесла Вера. – Я же после мединститута в хирургию пошла. Интересно было. Училась, оперировала. А потом… Замуж вышла. Старлей, танкист, красавец. Егор. Я его отца оперировала, он как раз в отпуск приехал… Полгода переписывались, а потом он замуж позвал. Вот такие дела. А ты, Петя, как с женой познакомился? Расскажешь?
– Расскажу, – начал я, думая, как бы не сболтнуть чего лишнего в рассказе. – Раз у нас такой разговор пошел. У меня как раз ничего интересного. Мне уже сильно за тридцать было, а я все в холостяках ходил. То по работе много ездил, некогда было, а потом… не пошло как-то. Ты извини, я не мастер красиво рассказывать. Знакомили меня друзья-приятели то с одной, то с другой – а они не по мне как-то. Похожу, повстречаюсь, а чувствую – не то.
– Это как в истории про две половинки? – спросила Вера.
– Я читал Платона, это же в «Пире», про андрогинов? – блеснул я знаниями. Знала бы ты, где те знания получены.
– А ты умеешь удивить, – протянула Вера. – На тебя посмотришь, и ни за что не скажешь, что ты мог Платона читать.
Можно было бы пошутить что-нибудь про это, но я не стал, промолчал. Из-за воспоминаний, наверное. Уже и годы прошли, а Нина как живая перед глазами.
– Ты про жену не рассказал, – напомнила Вера.
– Да что рассказывать? Шел домой, а она сидит у дороги и горюет: ехала на велосипеде, цепь слетела, а натянуть обратно не смогла. Я помог, слово за слово, так и познакомились. Встречались недолго, я через пару месяцев ее замуж и позвал. Мы оба люди взрослые уже, папы с мамой рядом не было, сами себя и благословили. Вот и вся история.
– А как… случилось… ты там, у реки говорил… расскажешь? – осторожно, будто боялась что-то испортить, спросила она.
– Потом как-нибудь, извини, – мне и вправду даже вспоминать об этом лишний раз не хочется. – Не сегодня.
– А я расскажу. Тяжело просто после сегодняшнего, мне поговорить с кем-нибудь надо. А здесь… не с кем, наверное. Для всех я или начальница, или подчиненная, или врач.
– И только для меня ни то, ни другое, ни третье, – улыбнулся я. – Рассказывай, Вера…
– Вот еще по отчеству меня назови, – оборвала меня она. – Я же не старая, ты же видел сегодня, – и засмеялась, почти как тогда, у реки, только грустно как-то. – Ладно, слушай. Как замуж вышла, муж меня с собой забрал. Далеко, за Байкал. Он служил, а меня взяли военврачом. Третьего ранга. Сразу в капитаны. А муж у меня – старлей. Я шутила, что он мне подчиняться должен. Начинала в полковом медпункте. Так, ничего особенного. А тут случился Халхин-Гол. Вот мы всей дивизией туда и двинули. Врачей не хватало, меня – в медсанбат. А Егора моего – с японцами воевать. А потом… привезли к нам, еще живого. Из горящего танка вытащили. Я, представляешь, сама его принимала. Никто же не знал, документов нет, танкист и танкист. Обгорелый. А я сразу узнала… Как не узнать? Свое ведь, родное. Восемьдесят процентов тела ожоги. Второй и третьей степени. Сутки на морфине еще протянул… И все… И нет Егора. Не знаю, как пережила тогда это. До сих пор не знаю. – Она замолчала, вздохнула, потом встала и отряхнула юбку. – Извини, нагрузила тебя своими бабьими россказнями. Проводишь меня?
Я проводил. Молча, говорить не хотелось, да и она, наверное, наговорилась. Перед самой своей палаткой она схватила меня за руку, сжала пальцы. А рука у нее сильная, аж хрустнуло у меня что-то.
– Спасибо, Петя, – сказала она. – Спокойной ночи.
* * *
На следующий день, разумеется, никаких машин из дивизии не пришло. Я так думаю, что сама дивизия могла быть разбита или раздергана по разным направлениям. Как и весь восьмой мехкорпус.
Аркадий Алексеевич вызвал меня сразу после завтрака. Веры рядом с ним не было, зато позвали нескольких мужчин. Они были вооружены «мосинками», имели вполне бравый вид. Двое из пятерки щеголяли значками «Ворошиловский стрелок».
– Петр Николаевич, – военврач поначалу замялся, но потом бодро продолжил: – Вас рекомендовали как человека, который, что называется, уже понюхал пороха…
Ага, Вера успела поработать с начальником.
– Допустим… – я решил помолчать, пускай сам говорит, мне лучше послушать.
– Нам срочно нужны машины для эвакуации госпиталя. Я послал связного в штаб, но он пропал. Прошу вас, сходите в Пониковицу, там стояла рота из 8-го мехкорпуса. У них должна быть связь. Вот, даю наших самых боевых товарищей в сопровождение.
Возглавлял товарищей тот самый усатый санитар – Евстолий Терентьевич, что проявил обо мне такую обширную заботу. Впрочем, не бесплатную – пришлось потратить на него и его друзей весь французский коньяк, добытый с пилота.
На выходе из лагеря проходили и Верину палатку. Она стояла, пила что-то горячее из кружки. Увидела меня, улыбнулась.
– Товарищи, – я повернулся к своей новой команде. – Погодите минутку, я сейчас. – И подбежал к Вере.
– Доброе утро, – поздоровалась она. – Будешь какао? Мне тут принесли, я, наверное, столько не одолею.
– Да меня ждут, – кивнул я на санитаров, уже сворачивающих цыгарки.
– Минуточку всего, – попросила она. – Нагоните потом.
А я особо и не сопротивлялся. Взял поданную Верой кружку, отпил.
Моя команда хмуро курила, поглядывая на меня. Им какао никто не предложил. И красивая женщина им не улыбалась.
Я залпом, обжигаясь, выпил напиток, отдал кружку.
– Спасибо, Вера, за угощение. Пойду я.
– Возвращайтесь, – сказала она и вдруг, встав на цыпочки, поцеловала меня в щеку.
Я подошел к мужикам. Они, как по команде, прекратили курить, начали прятать окурки. Санитар Толик крякнул, подкрутил ус.
– А ты парень не промах, Петр… Ой… товарищ лейтенант!
– Ладно, без чинов пока.
Когда подошли к лесу, я дал команду остановиться, познакомился со всеми. На одно дело идем все-таки. Вперед пошел военфельдшер Николай. Оказалось, в селе у него знакомая, к которой он ходил в гости – вот кто у нас не промах, – и он хорошо знает дорогу.
Когда мы проходили мимо той самой курносой девушки, что опять стояла на посту, я тихо поинтересовался у Евстолия Терентьевича, задав сильно волновавший меня вопрос: «А где, собственно, особист медсанбата?»
Выяснилось, что еще позавчера он умотал в дивизию. А дело было в самостреле. Это позже никто с ними возиться не будет: поймали – расстреляли трусливого дурачка перед строем и дальше пошли. А сейчас дело новое, с каждым случаем отдельно возятся.
Самострела поймали на сортировке. Его послали в перевязочную, и Юра, один из санитаров, что шел с нами, заметил, что стреляли в бойца практически в упор, вокруг входного отверстия остался даже отпечаток ствола. На прямой вопрос паренек сразу признался и начал плакать, просить его не наказывать. Ага, когда это органы у нас не карали по всей строгости пролетарских законов? Особист тут же арестовал пацана и увез его в дивизию.
