– Это что? – удивленно спросил я.
– Оркестр вывозят, с утра еще приехали, видать, задерживаются, – объяснил Егор.
– Все, пойдем, проведешь меня в штаб, мне надо с нашими связаться. И готовься: вскорости начнешь подписывать кучу бумаг о том, что ты ничего не видел, никого не встречал и всякое такое.
– Это мы подпишем, не страшно, – ответил летчик, идя рядом со мной к зданию штаба полка. – Вот вы бы там, Петр Николаевич, выбили для нас занятия на штурмовиках. А то эскадрилью пригнали, а учиться некогда. Времени за текучкой не остается совсем.
– Опасное это дело, товарищ младший лейтенант, – ответил я. – Это хоть ты осознаешь?
– Значит, для меня, если опасное, – сказал Егор. И ведь не шутит, вон как глаза горят. Точно сумасшедший, что ни говори.
Глава 8
– Двадцать восьмого августа при переправе через реку Ипуть… – Политрук поправил очки, обвел внимательным взглядом присутствующих. – Немецко-фашистские войска, не будучи в состоянии преодолеть мужественное, стойкое сопротивление частей Красной Армии, собрали местное население города Добруш и под страхом расстрела погнали впереди себя женщин, детей, стариков! Озверевшие, потерявшие человеческий облик гитлеровские выродки…
Вот так! Приехал в штаб доложиться Кирпоносу, показать «Голиафа»… может, даже устроить выставку для саперов и разведки. А попал на лекцию политрука.
В зал загнали всех: Аркашу, связисток, даже Ильяза, которого и вовсе поймали в коридоре.
– …Эти злодейские факты еще и еще раз вскрывают звериное лицо подлого врага. – Политрук отпил чаю из стакана, откашлялся. – Таких преступлений мир еще не видел! Таких злодеяний не знала человеческая история!
– Ты в небоскребе наблюдательный пункт закончил делать? – тихонько спросил я, наклонившись к уху Ильяза.
– Ага. Фальшивую стенку с тайной дверью заштукатурили и замаскировали, телефон бровели. Радио установили и настроили.
– А черный ход?
– Кинул канат в воздушной шахте. Бришлось восемь школ объехать: забрал спортивный инвентарь именем комфронта.
Отлично. Я потер руки. Все как заказывали.
– Замаскировать все там надо получше. Чтобы… не знаю, чтобы сам найти не мог, если не знаешь.
– Есть один сбец по маскировке, – подумав немного, сказал Ильяз. – Я узнаю, где он, если не очень далеко, я его бриведу.
Хитрый татарин быстро освоился, понял, что прав у него побольше, чем у простого летехи. Хотя и не наглел особо, только для дела.
– На площади что?
– Да… – Татарин махнул рукой. – Кобаются.
– Пойдешь к ним. Надо сделать тайную захоронку в фасаде здания университета. Чтобы туда вошла вот такая бандура. – Я взял бумажку, нарисовал схему «Голиафа». – Обрати внимание, у него провода идут сзади, надо просверлить стену и пустить их сквозь. Нарастить. Сможешь?
Ильяз почесал в затылке.
– Попробую. А что за зверь такой?
– Товарищи! – Политрук строго на нас посмотрел. – Перестаньте шептаться!
Аудитория на нас неприязненно оглянулась. Политработнику внимали, ловили каждое слово. На галерке сидели только мы с татарином да еще парочка штабных писарей, что взяли с собой на лекцию работу.
– Весь советский народ клянется кровью замученных граждан не давать никакой пощады немецким мерзавцам…
– Давай после лекции дуй в строевой отдел, ищи своего спеца по маскировке… – только и успел я сказать Ильязу, как нас грубо прервали.
– Товарищи, вы, в заднем ряду! – Политрук чеканил слова как в кузнице, аж со звоном отлетали. Не иначе, быть ему старшим политруком вскорости. – Встаньте. Представьтесь. Вам есть что добавить к сказанному мной? – Он потряс номером «Правды», показывая, откуда черпает сведения.
– Старший лейтенант Соловьев, младший лейтенант Ахметшин, – уверенно сказал я, поднимаясь. – Мы как раз по теме выступления.
– И что же вы желаете добавить по теме выступления? – насмешливо протянул политрук. Вид у него был такой, будто ему заявили, что сейчас приведут говорящую кошку, которая расскажет таблицу умножения. На цифру семь. А потом примеры решать будет.
– Вот, товарищ политрук, младший лейтенант Ахметшин, он, вдохновясь речью нашего великого вождя от третьего июля, имеет предложение… – громко начал я, двинув по ноге Ильяза, чтобы со всем соглашался.
Сейчас я тебя твоим же оружием, крыса тыловая, припечатаю. Не знал ты, дорогой товарищ, что у нас, извините за то, что принижаю высоту момента, на зоне, в красном уголке, была подшивка «Правды» сорок какого-то года. И я на спор выучил наизусть статью, где какой-то брехун цветисто рассказывал сказку про то, как великий вождь еще в июле сорок первого года придумал фишку про Великую Отечественную, но до поры до времени из скромности молчал про новое название. И автор приводил примеры из этой речи в доказательство гения лучшего друга всех физкультурников. Короче, я тогда выиграл пачку чая. Маленькую, пятьдесят граммов. Сейчас полностью весь опус не помню, конечно, но пересказать могу уверенно.
– А почему товарищ Ахметшин молчит? – поинтересовался политработник. – А то сами говорите, что инициатива его.
– Так у него дефекты дикции, и он боится испортить слова Иосифа Виссарионовича неправильным произношением, – вывернулся я.
– Да, товарищ болитрук, – бодро ответил Ильяз. Видать, понял, что можно отмазаться, а то спросят, чего не знает – и получай. Кто-то прыснул.
– Продолжайте, товарищ Соловьев, – нахмурился политрук.
– Как известно всем, – уверенно начал я, глядя в глаза политработнику, – товарищ Сталин в своей речи сравнил эту войну с такой же, которую вел наш народ против французских захватчиков в 1812 году, а также прямо говорил о ней как об отечественной. Трижды, – добавил я. – Также Иосиф Виссарионович вполне справедливо называет войну великой, так как ее ведет великий советский народ…
Политрук явно охреневал. Я сыпал цитатами из речи Сталина, которые он проверить не мог: не станет же он меня останавливать для того, чтобы свериться с источником. В голове у него крутились какие-то винтики, он прикидывал, что будет, запусти он эту бодягу. Скорее всего, ничего, но кто ж его знает. Он чуть не пропустил концовку моего доклада.
– …Вот товарищ Ахметшин и сомневается, писать об этом предложении в «Правду» или в «Красную звезду»? Может, сразу товарищу Сталину?
– О чем писать-то? – Политрук все еще находился в прострации.
– Чтобы дать название войне, – терпеливо объяснил я.
– Какое?
– Как какое? Великая Отечественная война советского народа. Короткий вариант – просто Великая Отечественная.
* * *
Выставка «Голиафа» прошла на высшем уровне. Хоть и подготовили впопыхах, за несколько часов, но понравилось всем. Были и Кирпонос, и Тупиков, ну, и начальники разведки и саперных служб фронта и армий. Разглядывали долго. Потребовали завести машинку, поездить по залу. Голдович, какой-то забегавшийся, уставший, посмотрел, хмыкнул, потом подошел ко мне и заявил:
