– Правду говорят про тебя, Соловьев, что везучий ты. Куда ни полезешь, а даже в выгребной яме золото найдешь. Шел бы ко мне, что ты здесь забыл? У нас хоть настоящим делом заниматься будешь.
– Александр Иванович, вы сами-то как думаете, отпустят меня?
– Ладно, Соловьев, надумаешь, приходи. Я тебя не забуду. – Он протянул мне руку. – Бывай.
Тупиков с саперами полез внутрь «Голиафа», а Кирпонос отвел меня в сторону:
– Эту сухопутную торпеду надо в Москву везти. Пусть наши спецы тоже такую сделают. По данному образцу.
– Можно и лучше сделать, товарищ генерал.
– Это как же?
– Немцы поставили внутрь маленькую электрическую батарею. Запаса хода нет совсем. Надо на бензиновом двигателе делать. И тогда она тротила возьмет больше с собой.
– Ладно, подумаем. – Комфронта снял фуражку, вытер лоб платком, потом, будто вспомнив что-то, посмотрел на меня. – Вот еще что. Тут ко мне из политотдела подходили. Что это за история с письмом к Сталину? Что вы лезете не в свое дело? Работы мало? Так я нагружу побольше! Рассказывай, а то эти, – мотнул он головой в ту сторону, где, наверное, должен находиться политотдел, – кружева только плести горазды.
– Я тут стихи прочитал. В «Красной звезде». «Священная война».
– Времени, значит, и на стихи хватает, – буркнул комфронта. – Да, помню, как там… – Кирпонос задумался, припоминая. – Вставай, страна огромная? Эти?..
– Точно! Подумал я, что хорошая песня выйдет.
– Какие еще песни? Ты военный или артист театра? – Комфронта начал закипать. – Петр Николаевич, что ты кругами ходишь? Четче излагай! Что за письмо? Зачем вы какие-то приключения вечно выискиваете?
– Так я ж про это и говорю. Хочу объяснить. Но священная война – это какой-то поповский термин. Лучше звучит великая война. Тем более что товарищ Сталин уже употреблял это слово в своей речи. Как и отечественная. А что если соединить?
Кирпонос пожевал губами, вздохнул.
– Вот не стоит сейчас к нему лезть с этим… Иосиф Виссарионович и так на нас зол за предложение отвести войска на левый берег. Еле пробили эвакуацию гражданских из Киева… Хотя с другой стороны… ладно. – Комфронта махнул рукой. – Пиши. Может, и выгорит. Сам и отдашь.
– Это как? – удивился я.
– А вот так, – улыбнулся Михаил Петрович. – Вызывают тебя в Москву. На награждение.
Будь моя воля, я бы сейчас станцевал лезгинку. Я увижу Веру! Вот это дело хорошее!
– Сдержал, значит, слово Берия?
– Сдержал. Заодно и «Голиаф» этот отвезешь.
– Я там представление на разведчиков набросал. Посмотрите?
– Обязательно. За такое награждать надо, сомнений никаких нет.
Если честно, я там и на Васю Харченко с его ребятами представление написал. И сразу за разведчиками в папочку положил. Может, их родным полегче будет. Эх, какой парень погиб!
* * *
Специалист по маскировке появился на следующий день. Невзрачный с виду старший сержант, лет тридцати, с какими-то мышиного цвета волосами, немного сутулый. Говорят, посмотришь – и забудешь. Единственное, что в нем запоминалось – кисти рук. Они будто были приклеены к его телу от кого-то другого – с красивыми длинными пальцами, крупными, чуть не круглыми ногтями. Несмотря на кажущуюся внешне слабость, сила в них была немалая. Это я понял, когда он пожал мне руку. Такое чувство было, что мою кисть аккуратно, чтобы не раздавить, взяли в тиски и так же бережно отпустили.
Звали старшего сержанта Жорой. Для ведомости, как он сказал, Георгий Варфоломеевич Крестовоздвиженский. Фамилию он произнес один раз и попросил обходиться без нее. Не любит, мол. Хотя отказываться не собирается. Ну и ладно. Лишь бы сработал хорошо.
На «эмку» он посмотрел уважительно, хоть и не без удивления. Понятное дело, странным кажется, что к месту, которое можно увидеть глазами, собираются ехать на машине. Но терять время на пешие походы не хотелось. Десять минут, и мы на месте. А водитель дальше поедет, по своим делам. Мы же не в кабак по бабам погулять, а по службе. Так что нормально все.
Работу Ильяза он, хмыкнув, забраковал. Но в отличие от большинства, сразу же предложил, что надо сделать.
– Тут чуток и переделывать придется. За день, много два, управлюсь. Сами не найдете потом. Ручаюсь.
– Добро. Жора, вот тебе Ильяз – мастер на все руки, а также насчет достать, принести и прибраться. Помощников он приведет. А я побегу дальше, некогда мне.
* * *
Времени, конечно, не было. Но я решил немного пройтись. Хоть немного развеяться. Лишние десять минут ничего не решат. А мне легче будет.
Я добрел до Короленко, прошел мимо гостиницы «Прага». Даже остановился на секунду. Тянет меня прямо сюда, так и хочется удавить эту гниду. Вот сейчас пойти и пристрелить на хрен. Что меня, останавливать будут? Или обыскивать? Да я сюда чуть не через день езжу, каждая собака уже знает.
Так, стоп, Петя. Что-то на меня накатило, надо успокоиться. Надо потерпеть немного, возможность обязательно будет. Пройдя дальше, до угла Тараса Шевченко, я повернул и не спеша, практически прогулочным шагом двинулся мимо собора по площади. Даст бог, места нашей будущей боевой славы. На первый взгляд, следов подготовки не видно.
Все, погуляли, и будет. Пора на службу. Я решительно перешел дорогу и быстро зашагал по Коминтерна. Вроде и центр города, а никого почти нет. Вывезли киевлян, осталось меньше четверти от довоенного населения. Жалко город, а людей еще больше. Они вернутся и построят новые дома. Было бы кому возвращаться.
На тротуар я почти и не смотрел. Крупных помех нет, и ладно. Что на него глазеть? Шел и думал о своем. Вдруг в магазине на углу Коминтерна и Жилянской с треском открылась дверь, и на тротуар вылетел какой-то босяк: высокий, нескладный, с грязными рыжими лохмами на голове. Со смехом он упал, из его руки выпала бутылка и с громким звоном разбилась. В воздухе запахло вином. Странно, ведь запрещена продажа спиртного. Прифронтовой город, какая пьянка может быть?
Пьяный встал и, не заметив меня, пошатываясь, пошел назад.
– Из-за вас вино разбил, – заплетающимся голосом крикнул он в глубину магазина. – Теперь свое мне отдадите.
Что-то на покупателя он не совсем похож. И магазин называется «Платья и ткани». Мародеры? Был приказ по этому поводу, помню. На всякий случай я достал из кобуры свой ТТ и взвел курок. Подошел к магазину поближе. А оттуда не таясь вывалилась веселая компания. Нагруженные как верблюды. Гогочут, довольные, никого не таятся. А что им переживать? Это от населения меньше четверти осталось, а от милиции – совсем с гулькин хрен. Всех, кого можно, на фронт загребли. Службу несли чуть ли не одноногие. Так что такому быдлу самое приволье. Хотя как раз сейчас – это вряд ли.
– Всем стоять, любое движение – буду стрелять, – громко и четко сказал я. Гавриков шестеро. Двое вроде пьяные, эти не опасны. Осталось еще четверо. Хорошо, что руки у них заняты.
