– Дядечка военный, да оставь ты нас! – На меня двинулся тот самый пьяный, которого я увидел первым. – Все равно же немцу достанется.
Я выстрелил дважды. Сначала промазал, зато вторым попал куда-то в бедро. Мародер заорал, выпустил тюки и упал, держась за рану, из которой сразу же обильно потекла кровь.
Остальные урок усвоили, замерли на месте. Один из налетчиков, стоявший поближе, молча смотрел мне в глаза. Ну а я, соответственно, ему. Мы играли в гляделки, наверное, с минуту, когда гаденыш отвел-таки взгляд. Вот и хорошо. Теперь полегче будет. Сейчас начну вас потихоньку паковать. Но я, как оказалось, рано расслабился.
Вот откуда ты, курица, вылезла? Нет, конечно же, не курица. Простая советская женщина, вне всяких сомнений, достойная жена и мать. Мать-перемать. Вот на хрена ты, дура набитая, вылезла с ребенком из-за угла, с Жилянской? Ты же слышала, овца, здесь только что стреляли! Нет, овца бы не пошла, вот животина спряталась бы подальше. А ты – просто дура!
И она, эта, как я уже говорил, достойная мать, влезла со своей девочкой в самую гущу мародеров. Такая, с перманентом на голове, в ситцевом платье, белом в горохи, сверху жакетик подстреленный: мало того что коротковат, так еще и в груди еле сходится, видать, по случаю купленный. И теперь стояла и смотрела по сторонам. Наверное, ждала, когда подойдет экскурсовод и начнет увлекательный рассказ об этом интереснейшем месте.
Главарь не растерялся, тут же бросил в мою сторону баул с барахлом, который он продолжал держать в руках, и крикнул своим: «Ходу!!!» Только один из них почему-то остался стоять на месте. Обосрался, что ли? Еще один отползал к стенке, оставляя за собой кровавый след на пыльном асфальте. Но лучше бы этот, что стоял, тоже сбежал. Потому что он резко толкнул мамашу на землю, схватил девчонку за куцую рыжую косичку и завизжал:
– Порешу-у-у-у-у!!!
Он тянул это последнее «у», как кипящий чайник, и левой рукой тащил ревущую девочку за собой, на Жилянскую. Плюгавый какой-то, глазенки зыркают из-под челки. У него и лба-то почти нет, черные волосы сразу над бровями начинаются. Зато во рту блестит фикса. Типа вор крутой. В правой руке он держал наган, с виду такой древний, что кроме как в музее его трудно было представить. Может, он и не стреляет уже, но как-то не хочется проверять. Мамаша поднялась на четвереньки и тоже начала реветь раненой белугой. Если честно, я раненых белуг не слышал, но уверен, что именно так они и ревут. Скрылась бы ты с глаз, дурища, и не мешала, без тебя разберусь быстрее.
– Слышь, отпусти девчонку, я тебе дам уйти. – Я старался на малявку не смотреть, только мародеру в глаза. И потихоньку, по четверти шажочка, приближался к нему. Гаденыш же уставился на мою руку, в которой так заманчиво поблескивал воронением ТТ.
– Сапог, не подходи, не надо, – бормотал мародер. – Я ведь порешу ее, вот точно ж, зуб даю! – И вдруг опять взвизгнул: – Сука-а-а-а-а!!! – Тут он быстро навел на меня наган и нажал спусковой крючок.
Раздался щелчок, и глаза налетчика забегали в растерянности. Осечки он не ждал.
Тут я на него и бросился. Хорошо врезался, прям как регбист. Гаденыш сразу отпустил девочку, наган брякнулся об асфальт, и я отбросил его ногой куда-то в сторону. Мародера я скрутил и начал вытаскивать у него из брюк ремень, чтобы схомутать.
Сзади взвизгнула тормозами машина, скорее всего, «эмка». Я головы не поднимал. Сильно сомневаюсь, что это подмога этим шаромыжникам пришла, лучше я закончу дело, а потом и посмотрю, кто там приехал.
Открылась с легким скрипом дверца, по асфальту протопали чьи-то сапоги, и такой знакомый голос спросил:
– Что здесь происходит? Соловьев, это вы? Что тут случилось?
Власов! Вот уж кого не ждал! И ведь сделать ничего не могу! Водитель, адъютант, баба, девочка – куча народу. Свидетели, короче.
– Мародеров разгонял, – буркнул я, вытащив наконец ремень из брюк налетчика. – Этот девочкой хотел прикрыться. Остальные разбежались.
– Юркунас, что ты там телишься возле машины? – крикнул Власов. – Помоги старшему лейтенанту!
Йозас, похожий на снулую рыбу адъютант Власова, подошел ко мне, помог затянуть мародеру на руках его же ремень. Где-то в стороне мать с девочкой утешали друг друга. Причем девочка как бы не больше матери старалась.
– Надо теперь их в комендатуру… – неспешно начал Юркунас, но вдруг замолчал и застыл с вытаращенными глазами.
Я повернулся в ту же сторону, куда пялился адъютант Власова, и тоже охренел. Лежавший на земле раненый налетчик, про которого в суматохе все забыли, как оказалось, времени зря не терял. Он каким-то макаром дотянулся до того нагана, который я выбил из рук его собрата по мародерке и… стрелять начал без раздумий.
Первая пуля в живот Власову. Второй выстрел в меня. Я успел броситься на асфальт, выхватил спрятанный в карман ТТ. Йозас тоже стал лапать кобуру. Налетчик выпалил еще дважды. Стрелять в ответ мы начала практически одновременно. И это совсем не походило на дуэль. Я перекатился вправо от Власова, высадил в мародера все до последнего патрона. Уже на третьем выстреле тот скрючился, стал загребать ногами, как бы «убегая» от нас.
Добил налетчика адъютант. Удачно попал в голову, даже до нас долетели брызги крови.
Мать орет, да так, что уши закладывает. Дочка тоже орет, не то с перепугу, не то просто так. Пахнет порохом… Меня чуть не вывернуло. Но сдержался, поднялся. Пнул на ходу связанного мародера, подбежал к генералу.
Командующий 37-й армией генерал-майор Андрей Андреевич Власов был жив. Ранен, но все же жив. Только слабым, каким-то поникшим голосом сказал:
– Ноги… не чувствую совсем…
* * *
Очень скоро я понял, что мое мнение о центре Киева как о пустынном месте было не совсем верным. Самыми быстрыми оказались все же милиционеры. Они приехали минут через десять, наверное. Втроем, на мотоцикле с коляской. Как раз мы с водителем соорудили из створки двери, выломанной в магазине, какое-то подобие носилок и затаскивали на них генерала. Выглядел он хреново: бледный, аж зеленоватый какой-то, весь форс и высокомерие слетели с него. И это, негоже, конечно, о таком, но раз уж начал говорить, то говори. Мочевой пузырь и прямая кишка у него не держали совсем. Но на войне белоручкам не место, тут постоянно в таком дерьме возишься, что обычное, то, что из прямой кишки, и вовсе никакого удивления не вызывает.
Юркунас сидел в стороне, баюкая наспех перевязанную левую руку. В горячке он этого не заметил и только после всего схватился за рану. Пока милиционеры рядились и пытались нам помочь с погрузкой (а не выходило ни хрена – и задняя дверца узкая, и сиденье в ширину не для такого дела), подъехали комендачи. Тут они тихо-мирно договорились: милиции – дама с ребеночком, военным – два мародера, один живой, другой – уже нет. Власова в госпиталь отвезли наши, понятное дело, не на мотоцикле же его тарабанить.
Меня же подкинули в управление фронта. Как-то это событие меня из колеи выбило. Руки дрожали, я с трудом почистил пистолет, перезарядил его. Не так я себе это представлял. Потом пошел сдаваться комфронта.
