— Знакому-ю?
— Арр, малышка, твоя ревность такая приятная.
— Я даже не начинала ревновать!
— Ей шестьдесят с чем-то лет, у неё Истинный, трое детей и пятеро внуков. Так что да, просто знакому-ю.
Захар откровенно издевается надо мной, но мне нечего сказать. И пускай за запах моей лжи даже не заикается. Потому что я, действительно, не ревновала. Не буду же устраивать истерики, когда сама окружена другими мужчинами?
А уж после обряда, если Захар станет моим Альфой, то не стоит женщинам моложе пятидесяти появляться в его окружении. У меня нет ни магии, ни клыков, чтобы что-то сделать. Но мужчина точно получит своё.
Господи, я же эгоистка до последней клеточки тела и совсем этого не стыжусь.
— Готова.
Я усаживаю на широкую табуретку, а Захар за мной. Прижимается ближе, чем то нужно. Но не говорю ни слова против, откидываясь на его грудь. Мне хорошо и я запрещеаю себе сомневаться.
После в спальне, в одиночестве.
Гончарный круг шумит, начиная работать. Мужчина касается моих ладоней, направляя. Надавливает сильнее, чтобы глина превратилась в конус. Влажная и немного липкая под моими пальцами, легко реагирует на каждое движение.
Иногда мне кажется, что я такая же глина. Стоит Волкам лишь немного надавить, как принимаю нужную форму. Позволяю лепить из себя что-то, подчинять.
Из глины получаются прекрасные тарелки.
Из меня, наверное, счастливая девушка.
— Оно упало, — произношу расстроенно, когда конус заваливается и всё нужно начинать сначала.
— Когда падает — это плохо, малышка. Хорошо, что у меня ничего не падает, да?
Подаётся бёдрами вперёд, вжимаясь в меня пахом. Будто пытаясь доказать, что действительно, никогда и ничего не падает. Я лишь бью Альфу по ладони, заставляя вернуться к глине.
— Не смей меня лапать, ты грязный.
— Здесь есть прекрасная душевая.
— Общественная? Фи.
— Против индивидуальной ничего не имеешь? Я это учту, зеленоглазка, обязательно.
— Прекрати. Пока у меня не получится ваза, ничего не будет.
Осекаюсь, понимая, что говорю не о том. Пыталась прекратить то, как его пальцы скользят по моим, а только дала обещание. Которое Захар, без сомнений, стребует с меня в конце свидания.
Но сейчас я просто наслаждаюсь. Как легко и пластично подстраивается глина, принимая круглую форму. И как сложно её вытянуть, чтобы получить подобие вазы.
Одна сторона заваливается, а вторая слишком тонкая. И простит меня Захар, но это слишком увлекательно. Я наслаждаюсь каждым движением, вытягивая глину, надавливая на стенки.
— Она ужасна, — смеюсь, видя итоговый результат. Совсем не похоже на то, что продумаю в магазинах. И я понимаю, что это ведь только первый раз, и нужно ещё отправить печь. — Давай никому не расскажем, что мы тут были? Этот же позорище.
— Мне нравится, Ди. Но желание зеленоглазки закон. За поцелуй.
Специально ведь касаюсь грязными ладонями лица мужчины, стараясь отпугнуть. Но Захар не двигается, позволяя это баловство. Закатывает глаза, когда оставляю кусок глины на лбу и висках.
А после я делаю резкий вдох, словно перед броском в обрыв.
И прижимаюсь поцелуем к его губам. Таким тёплым, необходимым. Сама всё решаю, даю разрешение. Выполняю то обещание, что дала. Потому что мне самой нужно.
Почувствовать, как его ладони опускаются на шею, вместе с губами. Как прикусывает кожу, зарождая жар внутри. Ужасный, подлый жар, который растекается по венам. Подобно лаве, стремительно обхватывает всё тело.
Не похоже на то, как целовал совсем недавно. Захар двигается плавно, медленно. Будто заново пробуя меня на вкус. И я вторю ему, втягивая нижнюю губу и наслаждаясь дыханием. Которое мгновенно стало хриплым, тяжелым, частым.
У нас двоих.
В лёгких вакуум, когда мужчина резко поднимается на ноги. Подхватывает меня, толкая к подоконнику. Ледяному, но холод не чувствуется за всем происходящим. Температура в комнате может упасть до минус тридцати, а я даже не замечу.
— У тебя грязные руки. И у меня тоже!
— Грязные. Поэтому не буду тебя касаться.
И тут же запускает пальцы под мою кофту. Пачкает кожу, и моё сознание заодно. Потому что мне резко становится этого мало. Поцелуи, которые давно переросли в жадные прикосновения, не спасают.
Только делают хуже. До давления внутри, до желания дёрнуть ремень на брюках и получить сразу всё. Я бесконечно испорченная, с самой встречи с Волками. И сейчас хочу наслаждаться этим.
— Блять, малышка, — Захар рычит, когда я не сдерживаюсь и пачкаю его джинсы, накрывая пах. — Что же ты делаешь со мной? Рискни двинуться и получишь. Поняла?
Мужчина сжимает в своих руках до тех пор, пока я не киваю. Не понимаю, чего он хочет, что происходит. В голове кисель, в которого добавили слишком много крахмала.
Зарах отступает, разворачиваясь к выходу. Мне бы испугаться, задуматься, что происходит. Но могу лишь облокотиться затылком на стекло, вспоминая, как дышать.
Людям вообще нужен кислород? Зачем? Почему нельзя обходиться без него?
— Чистые.
Захар довольно улыбается, возвращаясь так же стремительно, как и ушел. Поднимает ладони, на которых нет и следа глины. Только блестят капельки воды.
Это происходит в секунду. Трещит ткань джинсов, я дёргаю вниз язычок молнии. И громко кричу, когда мужчина врывается в моё тело. Быстро, без ненужной нежности, без промедления.
Берёт меня, а я позволяю. Зарываюсь пальцами в русые волосы, тяну к себе. Глухой стук раздаётся, когда впечатываюсь в окно. Но мелочи даже не остаются в памяти, когда так хорошо.
Душно, жарко. Внутри спёртый воздух, раскалённый до невозможности. Внутри двигается член мужчины, наполняя меня полностью. Бьёт по самому центра возбуждения, пуская трещины.
— Захар!
Обхватываю его сильнее ногами, не давая отстраниться. Вбираю каждую каплю этого безумия и дикости. Наслаждаюсь ею, принимаю. То, что мне так сейчас нужно. Быстрее и сильнее.
— Медленнее, зеленоглазка? Жестче? Скажи мне, как тебе нужно. Хочу слышать твой голос. Давай, попроси меня.
— Жестче, пожалуйста. Зах-хар.
Его имя оседает вязью на языке, когда мужчина выполняет просьбу. Вбивается в меня, накрывает пальцами клитор. Кусает шею, покрывает её поцелуями.
Делает всё, чтобы внутри прогремел взрыв. Оглушающий и сжигающий. После которого тело бьёт судорогой, я могу лишь сжимать плечи мужчины. Сжиматься на нём, ловить короткие стоны.
— Нихера с тобой не соображаю, — делится, продолжая вбиваться в меня. — Такая влажная. Пиздец какая влажная, малышка. Так хорошо.
