Отец Данила и Карим молча созерцают происходящее, не имея ни малейшего желания вмешиваться.
В итоге на Данила и Матвея надевают наручники и разводят в разные углы комнаты.
– Матвей, зачем ты обидел девушку? – с укором смотрит на отпрыска Зотов-старший.
– Отстань, – пытаясь унять дыхание, бурчит тот.
Боря и Вова тихо сидят на длинной лавке и тоже не вмешиваются. Кабинет сержанта совсем не то место, где надо показывать свою браваду.
Теперь с сержантом вступают в диалог родители. Со стороны выглядит смешно – нас, великовозрастных зачинщиков беспорядка, усадили в ряд на лавку, а стол сержанта Рыбкина обступили Зотов-старший, Карим и незнакомый мне отец Данила, и пытаются выяснить причины конфликта. В итоге выясняется, что причина конфликта не Энжи, а я.
– Кристина! – с укором смотрит на меня Карим. – Почему от тебя одни неприятности этим летом? Правду говорят: если переходный возраст прошел без проблем, ждите неприятностей от ребенка позже.
Я не имею ни малейшего желания отвечать и просто смотрю в пол. Язык чешется сказать, что я не его ребенок, и мне уже давно есть восемнадцать, но я молчу.
Еще через полчаса нас отпускают. Матвею и Данилу грозит штраф за испорченные насаждения и оградки в парке, которые определит городской суд.
– Хорош отпрыск, ничего не скажешь. Благородство так и прет, – толкая Данила в спину к выходу, выговаривает ему отец.
– Тебя сюда никто не звал, – рычит Данил.
У выхода, скрестив руки на груди, стоят Карим и Зотов-старший. Я смотрю на Карима. Не знаю, что со мной творится. Наверное, где-то внутри меня начинают мелькать проблески разума, потому что мне вдруг очень хочется попросить прощения за то дурацкое происшествие на мой день рождения. С моей стороны было непростительной глупостью орать в микрофон, что я ненавижу человека, который обеспечивал мою комфортную жизнь целых девять лет. Пусть он и не испытывал ко мне теплых чувств.
Я собираю в кулак остатки мужества и делаю шаг ему навстречу.
– Карим, спасибо, что приехал.
Он испытывающее смотрит на меня и ничего не отвечает.
Я нерешительно мнусь и чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.
Все выходят на улицу, а мы с моим отчимом так и остаемся стоять друг против друга. Где-то в глубине души я понимаю – от моих слов ему зависит будущее моей мамы. Я не имею права рушить ее личную жизнь.
– Мне очень жаль, что я так некрасиво повела себя в день рождения… Просто, когда папа внезапно умер, мне казалось, что померк весь мир. И, кажется, я до сих пор это не пережила…
Черт, при упоминании папы у меня из глаз начинают против воли катиться слезы. Я прикрываю рот рукой, всхлипываю. Жуткое зрелище. Я, перепачканная красками, теперь еще и плачу, растирая грязь по лицу руками.
Кариму неловко видеть, как я плачу, а утешать он не умеет. Он из тех жестких людей, которые могут идти вперед, напролом, но сентиментальность им неведома.
– В общем, я не хочу быть препятствием вашим отношениям с мамой, – подвожу итог своей корявой тирады я и лезу в карман джинсов за бумажными платочками, чтобы вытереть лицо.
Дверь открывается и на пороге появляется Данил.
– Кристина, ну, ты где там застряла?.. Почему ты плачешь?
– Уже неважно, – отмахиваюсь я.
– Поехали ко мне. Нам всем надо привести себя в порядок и успокоиться, – посматривает на Карима Данил.
– Да, точно, – киваю я. – До свидания, Карим.
– До свидания, – хмуро произносит нам вслед отчим. Наверное, он сейчас побежит домой к тетушке, чтобы увидеть маму снова. Ну и пусть. В конце концов, это она его выбирала.
У выхода стоят Энжи и отец Данила.
Мой незнакомец просто проходит мимо.
– Мне жаль, что все так глупо вышло, – останавливаюсь возле Энжи я.
– Мне тоже, – грустно кивает она.
– Данил! – отец резко берет его за плечо и останавливает.
– Ну, что еще? – хмурится тот.
– Чтобы в воскресенье был дома. Мы с Энжи будем ждать тебя на обед. Тебя и… – он посматривает на меня. – Как зовут твою девушку?
– Кристина, – робко улыбаюсь я, пытаясь оттереть краску с лица бумажными салфетками.
– У меня другие планы. – Перебивает отца Данил.
– А мне плевать на твои планы. Чтобы в воскресенье был дома!
– Мы будем, – желая разрядить обстановку, вмешиваюсь я. – Обязательно будем.
Данил смотрит на меня с возмущением, но недолго.
– Хорошо, в воскресенье мы придем.
– В три часа дня. И постарайся не опаздывать.
Данил презрительно фыркает и берет меня за руку. Нам надо забрать его машину из парка.
Мы с Данилом возвращаемся в парк за его машиной, и едем к нему домой.
В его квартире я прямиком иду в ванную, отмывать с себя краску.
Под теплыми струями душа я понемногу успокаиваюсь. Да уж, отлично повеселились, ничего не скажешь. Но, по крайней мере, теперь я знаю, что у Данила есть сестра. И послезавтра мы идем домой к его отцу.
Я отжимаю волосы и вытираюсь мягким полотенцем.
– Дань, у тебя есть что-нибудь, переодеться? – приоткрыв дверь, громко спрашиваю я.
– Сейчас принесу.
Данил идет в зал и приносит мне свою рубашку в клетку.
– Она длинная, будет тебе, как платье, – просовывая рубашку в дверной проем, говорит он.
Рубашка действительно длинная. Я натягиваю ее на себя, и выхожу из ванной комнаты. Из кухни аппетитно пахнет жареным беконом.
За то время, что я приводила себя в порядок, Данил успел наделать бутербродов с ветчиной и сыром, и теперь жарит яичницу у плиты.
– Ужасно хочу есть, – поясняет он, поворачиваясь ко мне.
– Я тоже.
Я, улыбаясь, подхожу к нему сзади и прижимаюсь к его широкой спине.
– Что такое? – нащупывая мою талию свободной рукой, усмехается он.
– Ничего. Просто я счастлива, что ты у меня есть. И что я могу вот так просто надеть твою рубашку и прижаться к твоей спине.
Данил отставляет сковороду с готовой яичницей в сторону и поворачивается.
– Переезжай ко мне, – касаясь моего лица ладонями, выдыхает он.
– Переезжать?
Я растерялась.
– Да, переезжай. Будем жить вместе, – Данил заглядывает мне в глаза и улыбается.
– Если повесишь на кухне занавески, я подумаю, – улыбаюсь я в ответ.
– Занавески? Думаешь, здесь нужны занавески? – озадаченно оглядывается на окно он. – И, правда, нужны. Как я раньше до этого не додумался?
