Я потеряла дар речи и даже на мгновение забыла, отчего иду по улице в разгар рабочего дня. Видимо, бабули собрались на какое-то очень важное мероприятие, раз так расфуфырились.
– Оля, ты почему не на работе? – бабушка приоткрыла дверцу машины, и ее изящная ножка в туфле на… боже, платформе! встала на тротуар.
– Так получилось! – буркнула я. Воспоминание о том, что меня с позором выгнали с работы за интрижку с Волковым, не заставило себя ждать.
Я захлопала ресницами, но тщетно: слезы уже были на подходе.
Бабушка и ее подруга испуганно переглянулись.
Стыдливо утирая слезы, я шагнула в сторону машины и забралась на заднее сидение. И тут слезы хлынули из глаз бурным потоком.
– Объясни, почему ты плачешь? – повернулась ко мне бабушка. – Что случилось?
– Меня выгнали с работы! – всхлипывала я. – На глазах у всех попросили собрать вещи и уйти, потому что, по мнению Воеводиной, я провалила задание и позволила себе интрижку с Максом вместо того, чтобы включить холодный расчет и просто взять у него интервью!
– Ничего не понимаю! – всплеснула руками бабушка. – Вчера я смотрела твою работу. Между прочим, у тебя хороший стиль, Оленька. Только знаешь, в чем проблема? Ты смешала там свое видение Макса с данными о его жизни.
– Не говорите мне больше ничего про эту работу! – продолжала всхлипывать я. – Никогда, слышите?!
– Оля, на самом деле для первой книги работа хорошая! Только ее надо доработать, понимаешь? Разграничить стили. Возможно, у тебя получится отличный любовный роман, основанный на реальных событиях. А где его опубликовать, мы придумаем.
– Нет! Ничего не получится!
Я отвернулась к окну. На душе было погано. Я чувствовала отвращение и ненависть к проклятой автобиографии, в которую так неосторожно примешала чувства. Надо мной смеялись все, кому не лень.
– Оля, ваша редакторша не имела права заставлять тебя писать с Волковым его историю, – изящным движением руки подправив рыжий парик, буркнула с водительского места Лидия Захаровна.
– А ей разве докажешь? Ее издательство, ее правила! Она ведь уже в уме подсчитала, сколько экземпляров книги продаст! Мы же не Москва, а тут такая удача – Макс согласился!
– Отчего он вообще на это пошел? Не мог в Москве издательство найти?
– Да он просто мне насолить хотел! Вот и согласился! А потом… потом я влюбилась.
Я опустила плечи и растерла по лицу очередную порцию слез.
– Вот оно что… – бабушка и Лидия Макаровна многозначительно переглянулись.
– Оля, у нас с Лидой через два часа двойное свидание на набережной. В выставочном павильоне выставку картин сегодня открыли, мы туда с нашими ухажерами пойдем. А пока мы хотели на пароходе покататься. Прогулка всего час, как раз успеем. Поехали с нами?
– У меня тушь потекла, какой пароход?
– Фу, делов-то! Лида тебе свою тушь даст.
– Конечно, дам! – оживилась бабушкина подруга. – Она у меня с эффектом накладных ресниц, между прочим!
– Ладно, – согласилась я.
Лидия Макаровна сунула мне под нос влажные салфетки и пудреницу.
– Знаешь, Оленька, пойдем-ка с нами и на выставку тоже. Тебе отвлечься надо, – подмигнула мне бабушка.
– Я отобью у вас женихов, – сквозь слезы улыбнулась я.
– Нашла проблему! Мы с Лидой еще с кем-нибудь познакомимся. Погуляем, развеемся, а там, глядишь, и на нашей стороне выглянет солнце.
Глава 24. Оля
Пароход плавно двигался вдоль набережной, бабушка во всю заигрывала с официантом, обслуживающим верхнюю палубу, а я все никак не могла поверить, что написала заявление об уходе.
– Оля, шампанского? – подмигнула мне Лидия Михайловна.
– Отмечать нечего, – хмуро посмотрела на мутную воду реки я.
Эта прогулка дико напоминала мне наше с Максом последнее свидание. В тот вечер мы тоже катались на катере. Правда, почти все водное путешествие молчали, а потом до самого позднего вечера, обнявшись, бродили по вечерним улицам.
Сейчас мои глаза предательски искали на катере его высокую фигуру и темные волосы. Кажется, я бы отдала все на свете за то, чтобы Макс вернулся.
– Как, нечего? А начало новой жизни? С «Книжкиным домом» покончено! Разве не повод отметить? – прервала мои отчаянные попытки избавиться от наваждения бабушка.
Лидия Михайловна смешно причмокнула губами, покачала головой и плеснула мне шампанского.
– Оля, твоя жизнь только начинается. Лови момент, – приподняла бокал она.
– Самое время собирать камни, – буркнула я.
– Ну, скажи мне, ты заявление из-за Волкова написала?
– Нет. Волков не причем, – вздохнула я.
– То есть, ты ушла не из-за него?
– Конечно, нет! Все из-за Воеводиной. Я хочу, чтобы ко мне относились по-человечески. А она всегда считала меня пустым местом.
Первый бокал шампанского закончился довольно быстро, за ним последовал второй, а после третьего бокала я достала сотовый телефон. Даже не знаю, зачем. Наверное, у меня в глубине души все еще тлела обида на Макса за то, что он не написал мне ответ прошлым вечером.
И что я зациклилась? Ну, не написал, и не написал. Тем более, что я с работы уже уволилась. В любом случае обратно не вернусь. Найду другую организацию, где мне будут платить среднюю зарплату.
В моем сотовом телефоне обнаружилось двенадцать пропущенных вызовов. Все с незнакомого номера. Интересно, кто мог так страстно желать меня услышать?
Я открыла соцсети. Ух, ты, Макс объявился! Он мне написал! Даже сердце екнуло.
«Оля, где ты? Почему ты не берешь трубку? Ответь, пожалуйста!»
И целый вагон смайликов с выпученными глазами и языками.
Мои губы дрогнули в улыбке: столько глупых смайликов мог отправить только Макс Волков.
«Я на Набережной. Катаюсь на пароходе с бабушкой и ее подругой».
Через несколько секунд пришел ответ.
«Как только докатаешься и спустишься на берег, там и стой! Не вздумай никуда уходить от пристани! Я задолбался тебя по городу искать!»
Стоп. Кажется, шампанское напрочь лишило меня разума? Волков не может меня искать. Он в Париже!
В сердце что-то екает. Неужели вернулся? Нет, такого не может быть. Он же говорил, что после помолвки у него будут дела в Москве.
– Оля, ты чего в телефоне зависла? – посмотрела на меня бабушка. – Или Воеводина одумалась и просит вернуться?
– Не Воеводина, – улыбнувшись, покачала головой я.
Как легко жизнь налаживается от пары сообщений! Даже мой опрометчивый уход с работы больше не кажется мне катастрофой. Я с надеждой вглядываюсь в мелькающую вдалеке золотыми и красными верхушками деревьев набережную. Неужели я увижу Макса?
