– Ты тоже разозлился, – заметила Диккенс.
– Ага.
– В таком случае, посиди здесь и успокойся. А мы с Анной сходим в туалет.
– Договорились.
– И заметь: я не предлагаю тебе последовать нашему примеру. Это не обязательно.
– Тебе нравятся потные мужчины? – пошутил в ответ Бесполезный.
– Болван.
– Спасибо.
Девушки неспешно направились в уборную, и Анна, воспользовавшись тем, что они остались одни, тихо сказала:
– Я заметила, что вы с Вагнером на «ты».
– Давно, – спокойно ответила Диккенс.
– Это…
– Это ничего не значит.
– Хорошо, – покладисто согласилась Баррингтон. – Я просто спросила.
– Не просто, – через два шага ответила художница. – «Просто» ты не спросила бы.
– Я заметила, как ты на него смотришь, – объяснила Анна. – Не постоянно, конечно, но иногда… особенно когда думаешь, что тебя никто не видит… особенно – он.
– Смотрю, как ты – на Пятого?
Баррингтон сбилась. Дёрнула плечом и призналась:
– Я тоже не всегда контролирую себя.
– Пятый тебе нравится, – протянула Самбо.
– Но я знаю, что между нами не может быть ничего серьёзного.
– Ты этого не знаешь.
– Мы все это знаем.
– Чудеса случаются.
– Рождество уже прошло.
– Но верить нужно не только в Рождество.
– А ты веришь?
– Да, – коротко ответила Диккенс.
– Да? – изумилась Баррингтон.
– Не похоже?
– Совсем не похоже.
– И тем не менее. – Самбо улыбнулась. Заговорив, они сменили направление, ушли в сторону от уборной и теперь стояли одни. Однако всё равно говорили приглушёнными голосами. – Я верю – и вера дарит мне надежду. Не позволяет опускать руки… Что бы ни случилось, не позволяет опускать руки и ведёт меня вперёд. И ты верь, Анна, верь – и всё будет хорошо. Пятый мечется, не знает, что делать, но он не хочет тебя обидеть, у него даже в мыслях этого нет, и это очень важно.
Да, именно так: Фрейзер пребывал в растерянности, но не пытался купить девушку, а получая отказы, не злился, не выходил из себя, а продолжал гнуть свою линию. Он был очень деликатен и вёл себя с Анной как с равной.
– Я знаю. – Баррингтон вздохнула, а затем улыбнулась: – Ты очень ловко сменила тему, Диккенс. Так что происходит у тебя с Вагнером?
– Пока ничего, – ответила художница, выделив слово «пока». – Но в отличие от тебя мне наплевать на то, что он спал с Наоми.
…
И снова шахта грузового лифта.
Вертикальная бездна, выстроенная из металлических хрящей, цепляясь за которые, они медленно спускались к центру инопланетного корабля, где, как надеялся Аллан, располагалась рубка управления. А там… или победа, или смерть. Так определил для себя Райли и так собирался действовать: наотмашь, яростно, попробовать взять всё, а если не получится – то как можно больше. Не из жадности, а потому что так нужно. А главное – быть готовым сказать: «Тогда мы умрем вместе». И так сказать, чтобы у собеседника, даже если им окажется машина, то есть Искусственный Интеллект, не осталось сомнений в том, что они умрут вместе.
«А есть ли у Искусственного Интеллекта инстинкт самосохранения?»
Аллан не сомневался в том, что сумеет правильно произнести фразу, но произведёт ли она нужное впечатление? Не получится ли так, что боевой компьютер равнодушно предложит: «Взрывай», потому что не имеет права оставлять корабль в руках врага? А компьютер на то и компьютер, чтобы подчиняться букве закона, а не его духу. На дух ему плевать. Единственный закон компьютера – алгоритм, которому он будет следовать вплоть до самоуничтожения. И этот момент был самым тонким в плане Райли – переговоры. Он к ним готовился, знал, как их вести, однако с тех пор, как Козицкий высказал предположение об отсутствии на борту самих инопланетян, не мог отделаться от мысли, что переговоры не имеют смысла, ведь переубедить машину невозможно. И самая главная угроза, мощнейший козырь, который он может выложить на стол – сохранение жизни, окажется для Искусственного Интеллекта пустым звуком.
Нужна другая стратегия.
Однако её не придумать на привычных стереотипах и в отсутствии внятной информации о пришельцах. Как они относятся к жизни? Как они относятся к смерти? Кем они видят представителей других разумных видов? Как относятся к ним? Какими словами можно до них достучаться? И можно ли до них достучаться словами? За что зацепиться, выстраивая новый план переговоров? Об этом Аллан думал всё последнее время, не забывая демонстрировать окружающим полную уверенность в положительных результатах рейда и правильности выбранной стратегии. Думал и всё больше склонялся к мысли, что допускать переговоры нельзя. Точнее, можно, но только в самом крайнем случае, если компьютерная система восстановится раньше, чем они доберутся до рубки управления, и другого выхода попросту не будет. А в идеале нужно либо её уничтожить, либо взять под полный контроль.
Иначе – никак.
Однако в последнее время у Райли появилась новая тема для размышлений. Для серьёзных размышлений.
Октавия.
Умная, красивая, популярная.
Их взаимоотношения строились на абсолютно понятных и абсолютно честных взаимовыгодных принципах. Пиарщики «Фантастического Рождества» не имели права не привлечь к проекту самого популярного молодёжного блогера – Аллан уволил бы их за такой прокол. Менеджеры Леди Ок прекрасно понимали, что участие в самом знаменитом молодёжном проекте года, а возможно – десятилетия – изрядно поднимет блог. Они договорились и до сих пор были вполне довольны сотрудничеством.
Однако теперь, после разговора у энергетической пушки, Райли попытался вспомнить, кто был инициатором взаимовыгодного сотрудничества? Не получилось ли так, что это Октавия стремилась присоединиться к проекту, чтобы получить аудиторию и, возможно, трибуну? Громкую трибуну, установленную на захваченном «Чайковском»? Выслушивая результаты расследования, которые Козицкий излагал на каждом сеансе связи, Аллан хоть и прикидывал – машинально, – кем может оказаться Краузе, но никогда не тратил на прикидывание много времени, справедливо полагая, что это задача Козицкого.
А теперь задумался.
По большому счёту, Октавия не произнесла ничего такого, что не укладывалось бы в широко распространённую среди молодых людей миролюбивую повестку, смешанную с естественным в данном случае «стокгольмским синдромом»: ведь перед тем, как запереть пассажиров «Чайковского» в ангаре, инопланетяне действительно их спасли. Но если в поведении и словах Октавии не было ничего неожиданного, то её уверенность и убеждённость в своей правоте произвели на Аллана неприятное впечатление. И он впервые задумался о том, насколько молод Краузе? С одной стороны, вряд ли слишком молод: чтобы создать организацию, требуются годы, во время которых складывается система и появляются убеждённые сторонники. С другой, идеи Краузе не были особенно оригинальными и хорошо ложились на подготовленную почву: транснациональные корпорации никогда не пользовались особенной любовью общества, а с усилением глобального неравенства стали вызывать у большинства глухое раздражение. Сторонников Краузе собирал под старыми лозунгами, а действительно оригинальным было только то, что он не продавался. Хотя предложения делались, об этом Райли знал точно, и предложения очень щедрые. Все борцы за экологические, общественные и гражданские права, которые до сих пор выходили на большую сцену, или изначально являлись марионетками, или накапливали капитал, чтобы с выгодой продаться какой-нибудь корпорации и стать её бойцовым псом. В зарплатной ведомости каждой крупной ТНК значились экологические, общественные и гражданские наёмники, которые по первому свистку бросались мазать в грязи конкурентов или неугодных политических деятелей, изображая праведный народный гнев.
