— Обжитая. Под княжей шуйцей, под Всеблагого Отца десницей лежит. Отсель же пустоземье начинается. До Воли-реки на восходе, до Черного болотища на полдне тянется. Стерегитесь, ни за грош пропасть тут можно. Народишко здешний лихой да безжалостный. Сперва бьет, потом спрашивает.
Мыря закряхтел, сплюнул за борт, в волглую снежную кипень, натянул на глаза треух.
— Пустоземье там, не пустоземье… Ты вот чего скажи, мил-человек: бумаги-то свои куда понесешь? Мерекаю я, нам с вашими набольшими погутарить было бы неплохо.
Бойша вскинул голову, хотел что-то сказать, но сдержался, притушив порыв. Заговорил он чуть позже, медленно, взвешивая каждое слово.
— Набольший наш, господин нарук Стило Трошсын, ждет меня у Воли-реки в тайном поселении. Если согласны вы со мной идти, надо будет коня через пару дён завернуть на Чернолесскую плешь. По ней и выйдем. Две седмицы всего.
Оба, и итер, и незнать, повернулись к Тамаре. Последнее слово оставалось за ней. Девушка, завернувшись в плащ по самые глаза, молчала. Ее обуревали противоречивые мысли. С одной стороны, то, что она увидела в чаровной книге Хозяйки Круглого дома, требовало немедленных действий. С другой — впереди клубилась непроницаемая мгла. Куда идти? Что делать? Как, с чего начать? Логика подсказывала, что единственной реальной силой, могущей помочь, были итеры. И этот вот парень с его загадочной тетрадью — главной ниточкой, что напрямую выводила на предводителя странного племени. Итеры могли дать главное — информацию.
А предчувствие, треклятая женская интуиция буквально кричали совсем о другом: «Не лезь! Твоя задача — выбраться отсюда. Ищи выход, беги! Менять мироустройство, готовить революции, модернизировать здешнее общество — не твоего ума дело, да и не под силу тебе. Мало ли что там говорила старуха про долг. Ты попала сюда не случайно, но волей совершенно определенных обстоятельств. Там, на торжище в Можайске, Кощ применил какие-то чары, которые и забросили тебя и домового в этот мир. Взявшись за кончик нити, можно распутать весь клубок. А долг… Это только Господь не дает трудов не по силам. Кощ — не он. Злой волей чаровника оказалась ты здесь. Старуха ошиблась. Еще сон этот. Воин в рогатом шлеме, меч… Ерунда! Что можешь ты, слабая, простая женщина? В лучшем случае бесславно погибнуть, а в худшем сделаться рабой, наложницей какого-нибудь здешнего князька…»
Тамара с досадой сжала зубы. Десна отозвалась тупой болью. Месяц назад девушка лечила зуб, и вот теперь он неожиданно напомнил о себе. «А если разболится — что делать? Где здесь его лечить? У кого?» — эта мысль стерла все трудные размышления и оказалась той самой соломинкой, что ломает спину верблюда.
— Ты когда-нибудь слышал о чаровнике по имени Кощ? Об очень сильном чаровнике? — обратилась Тамара к Бойше. Итер закатил глаза, припоминая, Мыря же разочарованно, как показалось девушке, фыркнул.
— Среди живущих такого я не знаю, — ответил Бойша. — Но прозвание почему-то кажется знакомым. Уж не читал ли я о Коще в старых текстах?
— А где эти тексты? — подалась вперед Тамара.
— В лабе верховного итера, господина нашего нарука, — важно ответил парень. И тут же поспешил добавить: — Я могу посодействовать, чтобы тебе разрешили с ними ознакомиться.
— Да уж, все дороги ведут в Рим, — улыбнулась Тамара. — Что ж. уговорил. Едем к твоему наруку.
— К господину наруку! — важно поднял палец Бойша. Он тоже улыбался, но ни Тамара, ни Мыря не знали чему.
Хмарный день перешел в студеную ночь. К полуночи взвыла за бортом коня злая метель — и не успокаивалась до самого утра. Проконопаченные стены клетушки, в которой содержались путники, когда были еще пленниками, хорошо держали тепло. Угревшись под плащами на соломенных тюфяках, Тамара и Мыря вскоре уснули. К Бойше же сон не шел. Улыбка, что расцвела на лице итера еще утром, не сходила с него весь день. Тому была одна, но важнейшая причина — слово деда Атяма.
С Кривой плеши в убежище нарука можно было попасть тремя путями, и тот, что предложил Бойша, вряд ли кто-нибудь назвал бы самым скорым. Но Чернолесская плешь, огибая петлей излучину Сараны-реки, проходила всего в четырех верстах от мертвого селения бармов, а стало быть, от обиталища незнатя, что наложил на итера страшный урок — привести взамен себя красну девку. То, что он сам предложил это Атяму, Бойша предпочитал не вспоминать. Его куда больше тревожило, что Тамара окажется недостаточно «красной» для старика.
Совесть итера не мучила. Он все сделал правильно, по уложению братства: за добро своего спасения из когтистых лап смерти отплатил добром, проведя новых своих товарищей через Каменный урман к Круглому дому. Более им ничем не был Бойша обязан. Другие у него имелись дела — тексты доставить да на Талинке жениться. Конечно, будь чужинская девка с короткими волосами и статью отрока одна, может, и пожалел бы ее итер. А так, с незнатем пришлым, отчего бы и не отвести к Атяму?
Втайне Бойша надеялся, что побьет крепыш-домовой браминского старца, слово Атямово силу потеряет и все ладно сложится.
«К бармовскому погосту приведу вроде как невзначай, плутанием или заманихой какой, — раскладывал все по разным ларцам Бойша. — Незнатя этого, Мырю, сразу настропалить надо будет. Атяма на девку отвлечь. Ну, а там если чего, то и из шибала добавить. Золотишко отрыть, на коня перетаскать — и к наруку, а там, глядишь, и к Талинке!»
Под разбойничий посвист ветра Бойша наконец уснул, но с лица его даже во сне не сходила все та же счастливая улыбка…
…Зима навалилась на земли Россейщины внезапно, как захватное войско из чужедальней стороны. Еще вчера светило солнышко и желтые листья порхали на опушках вызолоченных лесов, трубили в урочищах лоси, посверкивали в нагретом воздухе блескучие паутинки, а в выцветшем небе тянулись последние косяки улетающих на полдень птиц. Но суровые ветры наморщили облачные лбы, надули тугие щеки — и осень кончилась.
За ночь намело изрядные сугробы. Леса стояли белые, каждое дерево — как сахарный леденец. Ударил первый, легкий еще, морозец. Все живое попряталось; залегли в спячку медведи, ежи и всякая животная мелочь, а те, кому суждено коротать зиму на ногах, схоронились в укромных ложках, берложках, чащобах. Зайцы позабивались в ухоронки, волки сбились в стаи, время от времени пробуя звенящий воздух на голос, косули середь потаенных полянок тыкались мокрыми носами в хрусткий, рассыпчатый снег, чуя под ним еще живой травяной лист. Над помертвевшим глухолесьем порхали на легких крыльях лишь неугомонные сороки. Завидя волокущегося по плеше коня, они пускали по-над снеговыми шапками леса тревожный стрекот и мчались прочь, подхваченные студеным ветром.
— Это не коренной снег, — сказал Мыря, оглядев выбеленные дали. — Месяца полтора еще ждать. Но осень холодной будет. Слышь, девка, ты без нужды по верху не шляйся. Простудишься — чего делать станем?
— Не простужусь, — заверила незнатя Тамара, с тоской посматривая на низкие серые тучи, грозящие новыми снеговыми зарядами.
— Ну-ну, — проворчал домовой и ушел с верхней палубы.
