Я также не был убежден, что на практике это помогло хоть кому-либо еще. Перечитав этот дневник, я сознаю, что, хотя в тринадцать лет и назвал себя настоящим занудой, я почти не изменился. Просто научился выражать свои детские мысли и чувства в научной форме.
Через неделю я нашел на дверном коврике письмо, сообщавшее, что мне предложили работу.
И снова я лежал на узкой койке и истерически хохотал. Потом снова прочитал письмо, уже внимательнее, и прибег к языку, который не одобряю, когда посмотрел, какую зарплату мне предлагают.
М-да. Э-э-э… о-фи-геть!
А потом я заплакал. Громко и неэстетично, добрых десять минут вытирая текущие из носа сопли.
Жалкое, но вполне оправданное в тех обстоятельствах зрелище.
Потому что был человек, с которым мне отчаянно хотелось разделить этот момент. Но которого не было рядом со мной и, возможно, никогда больше не будет.
Теперь, несколько недель спустя, я сижу здесь и думаю о том, что мне, вероятно, придется носить костюм – или, по крайней мере, элегантную куртку и слаксы, – когда выйду на новую работу меньше чем через месяц. Это не Сити, но все равно офис.
Надеюсь, оказавшись там, я смогу использовать свой голос во благо – по крайней мере, я этого хочу. Но наука о человеке говорит мне, что политики – да и все люди, коли на то пошло, – верят, что будут творить добро, а потом власть развращает их. Если честно, я понятия не имею, можно ли развратиться в аналитическом центре, но думаю, что возможно все. Только на прошлой неделе я получил еще один конверт – толстый, из плотной кремовой бумаги, – приглашающий меня в дом номер 10 по Даунинг-стрит на «чашечку чая» с Самим. Типа, с премьер-министром! Очевидно, он хочет познакомиться со всеми новыми молодыми аналитиками лично.
Он хочет узнать меня.
λγ
Тридцать три
Все еще посмеиваясь, откладываю ручку и плетусь в дом, закрывая ставни и выключая лампочки, которые, кажется, заметно расплодились за вечер. Наконец убедившись, что не взорвусь ночью вместе с домом из-за перегрузки уже древней электрики Пандоры, я закрываюсь в своей Кладовой для метел, включаю вентилятор и сажусь на кровать. Потом лезу в рюкзак за останками Би.
– Можешь поверить, что я собираюсь встретиться с премьер-министром Великобритании-слеш-Соединенного Королевства? Или, на поверку, дорогой мой кролик, Не-такой-уж-Великой Британии и Разъединенного Королевства, учитывая ситуацию в Шотландии, – добавляю я рассудительно. – Тем не менее это чертовски впечатляюще в двадцать три года.
И сую его под мышку.
Мне нужна его поддержка, чтобы пережить завтрашний день.
Уже задремываю, когда звонит телефон. Я привык к замиранию сердца и ощущению страха каждый раз, когда слышу звонок.
– Алло? – рявкаю в трубку.
– Алекс, это я.
– О, привет, Имми. Как дома? – спрашиваю нервно, как всегда последние годы.
– Норм. В смысле, Фред и я в данный момент одни, но папа знает распорядок на завтра.
– Ты в порядке?
– Да, в порядке. В Пандоре все клево, все кипит?
– Можно сказать и так, поскольку здесь чертовски жарко. Но да, все организовано.
– Клево, – повторяет она, и я утешаюсь тем, что по крайней мере одно слово в английском языке – хоть и дрянное – ухитрилось выдержать испытание временем с пятнадцатилетними девочками.
– Такси будет ждать, когда мы прилетим? – спрашивает она.
– Должно бы. По крайней мере, я его заказал, – отвечаю я. – Фред собрался?
– Вроде. Ты же его знаешь: он, возможно, забудет взять чистое белье, но мне надоело напоминать ему. Ладно, – Имми чуть заметно вздыхает, – до завтра.
– Конечно. Имми?
– Да.
– Это будет прекрасный вечер.
– Надеюсь, Алекс. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Ложусь, подсунув руки под голову, и думаю, как трудно пришлось им обоим. Я очень старался, как и Хлоя, и папа, но мы никогда не сможем компенсировать тяжелые годы. Хлоя и я даже водили их к психологу. Нам всем сказали: что бы ни происходило с мамой, мы не можем испытывать вину за то, что живем своей жизнью и беспокоимся о собственных проблемах. Какими бы малозначительными они ни казались в сравнении.
Честно говоря, мне кажется, это гораздо больше помогло мне, чем им. Я всегда был восприимчив к таким вещам.
Вот теперь мысленно перехожу к личным проблемам. И каждый мускул в теле напрягается, так что я морщусь от боли при мысли, что она не появится завтра вечером. Конечно, я позаботился, чтобы она получила приглашение, но с тех пор не слышал от нее ни слова.
И кто мог бы винить ее, если она не придет? Боже мой! Почему жизнь такая чертовски сложная?
Да, формально-юридически мы были родственниками, и да, это было сложно, но, господи, мы же любили друг друга!
Ну что же. Вот он я – в том самом доме, в той самой кровати, где все началось. И почему-то, несмотря на все, должно было продолжиться.
Просто потому, что…
Продолжилось.
* * *
И снова я сплю мертвым сном (вероятно, не самое подходящее на данный момент выражение) и просыпаюсь навстречу еще одному прекрасному утру в Пандоре.
По крайней мере, думаю я, когда принимаю душ и потом нахожу на кухне Ангелину, уже погруженную в работу и указывающую на приготовленную для меня кофеварку, мне не надо смотреть на небо и гадать, пойдет ли позже дождь.
Дождь, который кажется воплощением Мстительного Английского Бога Внешних Событий. Все «счастливые» фотографии англичан, какие я видел, сделанные на свадьбах, гуляньях, концертах и тому подобном, не обязательно означают, что они улыбаются на камеру потому, что только что обвенчались с любимым или любимой или выиграли в «угадай имя морской свинки». Они улыбаются от облегчения, что все мероприятие не было смыто дождем.
Может быть, свою свадьбу я устрою на Кипре, что исключит хотя бы одну из проблем, которые вечно нависают над таким днем…
Тем временем на террасе все идет полным ходом. Димитриос и Мишель устанавливают разборные столы на козлах, чтобы потом расставить пиво, вино и бокалы. Под перголой длинный железный стол, накрытый свежевыстиранной скатертью, готов, чтобы расставить разносолы Ангелины.
– Доброе утро, Алекс. – Алексис появляется из ниоткуда и крепко хлопает меня по спине. – Когда прибывают первые гости?
– По-моему, после полудня. Будем надеяться, все приедут.
– Да. Будем надеяться.
С этого момента я все время занят, а в промежутках все время проверяю мобильник, Фейсбук, Твиттер – она действительно твитнула бы мне?! – в поисках новостей о ее прибытии. Знаю, что включение роуминга позже разорит меня, но мне плевать. Сообщений нет. Даже автоматическая голосовая почта не сообщает, что мне причитается компенсация за аварию, в которую я никогда не попадал.
