В данных обстоятельствах я просто обязан подчеркнуть, что я не гомофоб. У меня нет никаких проблем с тем, что другие люди живут так, как считают нужным. Они могут всем рассказывать и как можно чаще, мне без разницы, и Фабио кажется прекрасным парнем: веселый, талантливый и Г… Е… Й.
Он может быть каким угодно. Ровно до тех пор, пока он не такой, как я. Или я не такой, как он.
κβ
Двадцать два
В тот вечер все, кроме двух младших, которых уложили спать рано, собрались на террасе выпить. Фабио, только что принявший душ, появился в рубашке из переливчато-синего шелка и узких кожаных брюках.
– Пап, он в них не вспотеет? – спросил Алекс Уильяма, когда они нагружали на кухне подносы, чтобы отнести на стол.
– Он итальянец. Может быть, он привык к жаре, – ответил Уильям.
– Папа, ты думаешь, Фабио, гм, ну ты понимаешь?
– Гей?
– Да.
– Он гей. Мама мне сказала.
– О.
– Тебя это беспокоит?
– Нет. И да.
– В каком смысле?
– Так, ни в каком конкретно, – пожал плечами Алекс. – Этот поднос можно уносить?
Все объяснив Фабио за ланчем, Хелена наконец расслабилась и прекрасно проводила время. За ужином они предавались воспоминаниям. Алекс и Уильям с живейшим интересом слушали подробности о той части жизни Хелены, которую они никогда не знали.
– Понимаете, мы встретились, когда я пришел в Ковент-Гарден, – объяснил Фабио. – Хелену как раз перевели в солистки, а я приехал на сезон из Ла Скала. Она танцует с этим ужасным партнером, который подбрасывает ее, а потом забывает поймать…
– Стюарт был не настолько плох. Он, между прочим, до сих пор танцует, – вставила Хелена.
– Значит, я прибываю как приглашенный артист, и Стюарт сваливается с гриппом, и меня ставят в пару с Хеленой на дневном представлении. Это была «Тщетная предосторожность». И… – Фабио театрально пожал плечами, – остальное известно.
– И потом ты уехала вместе с Фабио в Ла Скала? – спросил Уильям.
– Да, – ответила Хелена. – Мы проработали там два года. Потом балет Венской государственной оперы предложил нам контракт ведущих солистов. И мы не могли отказаться.
– Помнишь, сначала я был недоволен. Там слишком холодно зимой, и я болею, – содрогнулся Фабио.
– Право, ты отвратительнейший ипохондрик, – засмеялась Хелена. – На гастролях у него был отдельный чемодан с лекарствами, – сказала она Уильяму. – Не отрицай, Фабио, ты знаешь, что это правда.
– Ладно, сдаюсь, cara. Я параноидально боюсь подхватить инфекцию, – учтиво согласился он.
– Так ты теперь останешься в Ла Скала, Фабио? – Уильям долил бокалы.
– Надеюсь, но это во многом зависит от моего парня Дэна. Он художник-постановщик в Нью-Йорке. Я скучаю по нему, но он надеется скоро получить место в Милане.
– Я так рада, что ты наконец нашел свою вторую половину, Фабио, – улыбнулась ему Хелена.
– А я рад, что ты нашла свою, – Фабио любезно кивнул им обоим. – Послушайте, я привез наши с Хеленой фотографии, когда мы танцевали вместе. Хотите посмотреть? Уильям? Алекс?
– С удовольствием, спасибо, Фабио.
– Prego, я принесу.
– А я сделаю кофе, – добавил Уильям.
Когда они остались вдвоем, Хелена посмотрела на сына.
– Ты затих, дорогуша. Что-то не так?
– Все нормально, спасибо, – кивнул Алекс.
– Что ты думаешь о Фабио?
– Он… э-э-э… очень приятный человек.
– Я так рада его видеть, – сказала Хелена. Тут на террасе снова появился Уильям с подносом, а несколько минут спустя Фабио.
– Вот, пожалуйста, – он помахал толстым конвертом с фотографиями и сел. – Вот, Алекс, это твоя мать и я танцуем «Послеполуденный отдых фавна».
– О чем он? – спросил Алекс.
– О девушке, которая просыпается, когда фавн запрыгивает в окно ее спальни, – сказала Хелена. – История так себе, но прекрасная мужская партия. Фабио любил ее, правда?
– О да. Одна из моих любимых: в этом балете может блеснуть мужчина, а не женщина. Нижинский, Нуреев… его танцевали все великие. Так, Уильям, это твоя жена в «Тщетной предосторожности». Правда, красавица?
– Да, – согласился Уильям.
– А это мы вместе выходим на вызов после «Лебединого озера».
– Это надо показать Имми, пап, – сказал Алекс. – Мама с диадемой и букетами цветов.
– А это мы в нашем любимом кафе в Вене с… помнишь Жана-Луи, Хелена?
– Боже мой, да! Очень странный человек: всегда ел мюсли и больше ничего. Передай мне это фото, Алекс, – добавила она.
– А это снова Хелена в кафе… – Глянув на фотографию, которую он подавал Уильяму, Фабио внезапно побелел. Запаниковав, он попытался отобрать ее у Уильяма. – Она неудачная. Я найду другую.
Уильям крепко зажал снимок в руке.
– Нет, я хочу видеть все. Так это Хелена и…
Фабио в ужасе уставился на Хелену, взглядом предупреждая о надвигающейся катастрофе.
Уильям растерянно смотрел на снимок.
– Я… не понимаю. Когда была сделана эта фотография? Откуда там он?
– Кто? – спросил Алекс, наклонившись ближе. – О да. Как он там оказался, мама?
– Но… ты же его тогда не знала. Как мог он быть с тобой и Фабио в Вене? – Уильям замотал головой. – Прости, Хелена, я не понимаю.
Все взгляды обратились на Хелену, которая молча смотрела на мужа и сына. Миг, которого она всегда боялась, который – она всегда знала – был неизбежен, наконец настал.
– Иди в свою комнату, Алекс, – сказала она тихо.
– Нет, мам, прости, не пойду.
– Делай, как я говорю! Быстро!
– Ладно! – Алекс сердито встал и ушел в дом.
– Хелена, cara, прости, мне так жаль, – Фабио теребил руки. – Думаю, мне лучше удалиться. Вам двоим надо поговорить. Buona notte, cara. – Сам чуть не плача, Фабио поцеловал Хелену в обе щеки и исчез.
Уильям указал на бутылку на столе.
– Бренди? Я-то определенно выпью.
– Нет, спасибо.
– Хорошо. – Уильям налил себе стакан, потом взял фотографию и помахал ею. – Так. Ты собираешься рассказать мне, каким образом ты смотришь в глаза моего старейшего друга за несколько лет до того, как мы с тобой познакомились?
– Я…
– Ну, дорогуша? Давай-ка. Выкладывай. Должно же быть разумное объяснение, верно?
Хелена сидела совершенно неподвижно, глядя вдаль.
