Проблем с местами в детские сады в их городе в последнее время не существовало, но места предлагали там, где они имелись, везло еще, если рядом с домом. Вариант «рядом с работой» вообще не рассматривался, а молодой семье врачей было очень важно, чтобы сад находился рядом.
Их малыш-аллергик выдавал тяжелые приступы удушья на многие продукты, и иметь возможность в течение дня сорваться в садик через дорогу было не блажью, а необходимостью. Да и то, что рядом именно больница, тоже успокаивало и снимало постоянную тревогу за ребенка. Радецкий это понимал, мог помочь и сделал это, решив вопрос одним телефонным звонком. Почему нельзя было пойти навстречу родителям без нажимания на чиновничьи кнопки, он не понимал, но привык к тому, что телефонное право значит больше, чем основы человечности, и не рефлексировал по этому поводу, давно смирившись с тем, что справедливости в мире нет, а доброта и искреннее желание помочь встречаются не так часто, как хотелось бы.
Совещание с Фондом ОМС доставило ему еще меньше удовольствия, чем звонок в мэрию, но его результатами он тоже, в принципе, был удовлетворен. В конце декабря больница потратила средства, выделенные на январскую зарплату сотрудникам, на то, чтобы закрыть просроченную кредиторку.
Из-за пандемийных нововведений они уже второй год не вылезали из нее, потому что тратили больше, чем получали, забрав на себя весь поток экстренных больных из других больниц, перепрофилированных под моногоспитали. И вот сейчас Фонд был готов возместить эту сумму. Не без поклонов и реверансов, разумеется, но и на этом спасибо. Поклоны и реверансы Радецкий исполнял мастерски, если это было нужно для дела.
После окончания всех совещаний он успел до прихода Полянской подписать кучу документов, громоздящуюся на столе. Конечно, это могло подождать, но Радецкий никогда не оставлял на завтра то, что можно было сделать сегодня. Он уже заканчивал, когда в кабинет заглянул Тихомиров. Секретарша уходила в половине шестого, оставляя дверь открытой, и этим частенько пользовались те, кто не мог поймать чересчур занятого главного врача в течение дня.
– Владимир Николаевич, я на минуту, можно?
Радецкий посмотрел на часы, до визита Полянской оставалось еще пятнадцать минут.
– Заходите, Олег Павлович, что-то срочное?
Заместитель маялся у входа, словно не решаясь зайти.
– Да я и сам не знаю, срочное или нет. Пока время точно терпит, но если сразу не отреагировать, то потом можем и не нагнать.
– Олег Павлович, вы чего мямлите, как девица перед первым свиданием? Что случилось?
– Да ничего пока не случилось, – в сердцах сказал Тихомиров и все-таки зашел в кабинет, словно в ледяную воду прыгнул. – «Мед-Систем» воду мутит, а все это может вылиться в срыв сроков по контракту. А дело-то государственное, и я вроде как за него отвечаю. Вот и встревожился.
– «Мед-Систем»? Мутит воду? – Радецкий удивился так сильно, что даже не встревожился. – И в чем это выражается? Они ж только в четверг на объект зашли.
– Да время они тянут, – с досадой махнул рукой Тихомиров. – В пятницу пробу в основании пола взяли. Говорят, что, пока она не будет готова, монтаж нельзя начинать. А срок экспертизы длинный. Владимир Николаевич, ну что там такого в полу может быть-то, если у нас ремонт сертифицированная фирма делала и все акты работ подписаны. Это ж бетон, не наркозный аппарат.
Признаться, про бетон Радецкий не понял. Какой нафиг бетон.
– Погодите, Олег Павлович, – сказал он. – Давайте по порядку. Монтаж оборудования начат или нет?
– Оборудование завезли, систему газов начали подводить, – неохотно подтвердил Тихомиров, – но к монтажу не приступали еще, потому что пробу бетона ждут, а это куча времени, а у нас на весь процесс три месяца сроку по контракту. Настройка же еще. А с телекоммуникационным оборудованием это же долго, как я понимаю.
– Олег Павлович, а тебе не надо это понимать, – сказал Радецкий, добавив холода в голос. – Это пускай специалисты понимают, а твое дело маленькое – смотреть за сроками и качеством работ, потому что ты правильно заметил, что числишься на этом проекте ответственным лицом. Итоговые документы, конечно, в результате я подписываю, но все промежуточные этапы – это твоя ответственность.
– Так я потому и волнуюсь…
– Олег Павлович, – голос Радецкого стал особенно задушевным, и только те, кто работал с ним давно, знали, что в такие минуты лучше со всех ног бежать как можно дальше, чтобы не попасть под расцветающие гроздья начальственного гнева. Уж лучше бы орал, честное слово. – Я с бетоном разберусь, раз вы сами не в состоянии. Спасибо, как говорится, за сигнал. Но вот то, что вы не в состоянии, меня удивляет до невозможности. А я не люблю удивляться, вы же знаете.
– Знаю, – поник головой Тихомиров.
В дверном проеме появилась пришедшая на встречу Инна Полянская, создав легкое облако мехов, духов, мороза и туманов. Помахала рукой.
– А знаете, так идите работайте, ради всего святого. Ко мне вон люди пришли.
Тихомиров наконец тоже заметил Инну, слегка перекосился, выражая неудовольствие, из чего Радецкий сделал вывод, что журналистку его заместитель по хозяйственным вопросам знал и ничего хорошего от ее визита не ждал. Интересно, почему бы это. Впрочем, попрощавшись, Тихомиров поспешил ретироваться, кивнув Полянской в знак приветствия и прощания одновременно. Она в ответ тоже слегка качнула головой, что можно было расценить и как «добрый вечер», и как «сто лет тебя не видеть».
– Еще раз здравствуйте, Владимир Николаевич, – сказала она, входя в кабинет.
Радецкий, как истинный джентльмен, поднялся к ней навстречу, пожал узкую руку, украшенную крупными, очень стильными серебряными перстнями.
– Добрый вечер, Инна Сергеевна, присаживайтесь. Чай, кофе?
– Минеральной воды без газа, если можно.
– Да, конечно.
Он достал из небольшого шкафчика, в котором хранилась посуда, сахар, конфеты и коробка печенья, бутылочку воды, стакан, поставил перед журналисткой, подумав, сварил себе кофе, сложно сказать, какую чашку за день. Обычно он их считал, поскольку был уверен, что разумная забота о здоровье в его возрасте уже не блажь, а норма, но сегодня сбился со счета. Проклятый понедельник.
– Слушаю вас, – сказал он, возвращаясь на свое место и делая маленький глоток, чтобы небольшой порции в чашке хватило если не на весь рассказ, то хотя бы на большую его часть. – Итак, что вам удалось узнать?
Не заставляя себя ждать, Полянская начала рассказывать.
В конце девяностых годов, в те времена, когда в стране творилась разруха и бандитский беспредел, воинские части жили не просто бедно, а в прямом смысле слова голодно. Чтобы выжить, продавали все, что плохо лежало, да и все, что лежало хорошо, продавали тоже. Потому что иначе военным и их семьям было просто не выжить.
Архивные документы хранили пуды информации о незаконной торговле списанной боевой техникой. В прессе того времени, свободной и безбашенной, можно было найти описание схем по продаже отправленных на «пенсию», но вполне себе работоспособных танков, пушек, вертолетов и военных кораблей, в том числе даже авианосцев, с которых не было снято секретное оборудование.
