Вечер вторника был совсем обычным, тек себе не спеша, без всплесков и потрясений. Есть Владе не хотелось, была у ее организма такая особенность: в моменты особых волнений он просто прекращал нуждаться в еде, которую приходилось впихивать в себя насильно, ради здоровья. Вот и сегодня в обед она съела всего ничего, но чувства голода не было, наоборот, при мысли о еде немного мутило, поэтому Влада порезала себе два яблока и один банан и завалилась в кровать, бездумно уставясь в телевизор. Привычный релакс не помогал, внутреннее напряжение не отпускало. Она словно чего-то ждала, вот-вот, вот-вот, ну сейчас же.
Звякнул телефон, и она встрепенулась, схватила его с тумбочки, разочарованно увидев, что присланное сообщение от подруги, с которой они не общались, кажется, целую вечность.
«Ты куда пропала? – спрашивала та. – У тебя все в порядке? Ты в делах или в мечтах?»
Если бы Влада могла ответить на этот вопрос хотя бы самой себе.
«Все в порядке. Дел много. Давай потом», – написала она, зная, что подруга не обидится. Не такой у нее был характер. Телефон снова звякнул, на этот раз подруга прислала подмигивающий смайлик. Влада вернула телефон на тумбочку, с ожесточением захрустела яблоком, которое казалось совершенно безвкусным, словно сделанным из картона. Тьфу ты, пакость.
«Упс» – снова сообщил телефон, сердце покатилось куда-то вниз, словно догоняя проглоченный яблочный ломтик. Это пришло сообщение от одного из поставщиков, уточняющего какую-то позицию по договору. Что за люди, откуда у них берется эта готовность работать ночью. «Упс». Ксюша спрашивала, все ли у нее в порядке. Господи, да что же помощница привязалась с этой не нужной никому заботой. Конечно, у Влады все в порядке, она же не ребенок.
«Упс», «упс», «упс» – Владе написали мама, двоюродная сестра и Ира Веретьева, отпрашивающаяся на завтра с работы из-за того, что заболела дочка. Да что им всем от нее надо-то? Каждый раз, как приходит сообщение, у нее в душе расцветает и, не родившись, умирает надежда. Если ей сегодня напишет кто-нибудь еще, то, пожалуй, душа не выдержит этих бесконечных похорон.
«Упс». В очередной раз вздрогнув, Влада обреченно взяла с тумбочки телефон. «Радецкий Владимир Николаевич», доложил экран, словно подмигнул. Ну да, 23:15, чему удивляться. Она открыла сообщение, которое оказалось стихотворением.
Когда мы встретимся однажды и познакомимся, конечно…
[3]
Такими строками начиналось оно. Когда ей последний раз присылали стихи? Не стоит и напрягаться, вспоминая. Никогда.
«Еще», – попросила она в ответ. И тут же получила еще одно стихотворение, первое четверостишие которого заставило сердце забиться быстро-быстро.
Так хочется дотронуться, так страшно прикоснуться…
[4]
Вот, спрашивается, что на это отвечать? Впрочем, отвечать ничего и не пришлось, поскольку сразу последовало сообщение в прозе: «Владислава Игоревна, давайте завтра поужинаем вместе. Вы какой ресторан предпочитаете?»
«Количество народа в ресторане имеет значение?» – отбила она.
«А что зависит от народа?» – не понял Радецкий.
«Степень приватности».
«Владислава Игоревна, душа моя, падение должно быть публичным, – прочитала она и засмеялась. – Можете выбирать ресторан исключительно в зависимости от вкусовых предпочтений. Все остальное не имеет значения».
Так, значит, появляться с ней в людных местах Радецкий не боится. Запишем в плюс. Хотя, положа руку на сердце, ужин в ресторане вряд ли может его скомпрометировать. Тем более с ней, с Владой. Такой ужин вполне может быть деловым. У нее они проходят чуть ли не каждую неделю, и никогда Влада не думала о том, как это выглядит со стороны.
«Буррата», – ответила она, устав от мыслей, наперегонки скачущих в голове.
«Договорились. 19:00», – пришел ответ, и тут же следующее сообщение: «Спокойной ночи, поборница общественной морали».
Мимолетно огорчившись, что на сегодня переписка, судя по всему, закончена, Влада доела свои яблоки, с внезапно проснувшимся аппетитом сварганила себе огромный тост с сыром и авокадо, выпила чашку чаю и снова улеглась в постель, выключив телевизор. Ей нужно было придумать, что надеть на завтрашнее свидание, то есть, разумеется, просто встречу. Перед тем как переключить телефон в беззвучный режим, она настроила на сообщения Владимира Радецкого другой звуковой сигнал, отличный от всех остальных. Не будет она больше вздрагивать от каждого присланного сообщения, вот не будет, и все. Для этого она скачала из магазина приложений новый рингтон. И это был знаменитый «Марш Радецкого». Что же еще.
* * *
Среда катилась своим привычным рабочим чередом, но Радецкий то и дело ловил себя на мысли, что с нетерпением ждет вечера. Это казалось нонсенсом, потому что умение терпеливо ждать, соблюдая полное спокойствие, как внешнее, так и внутреннее, было одним из основных качеств, которое он вынес из своего военного опыта. Ждать, пока привезут раненых. Ждать, когда придет вертолет с необходимыми медикаментами. Ждать, пока кончится бесконечная ночь, проведенная у операционного стола. Ждать, пока можно будет позвонить своим. Ждать-ждать-ждать… Он умел это, как никто другой.
Не счесть, сколько раз это умение помогало ему уже в мирной жизни. Лет десять назад он вдруг пусть ненадолго, но увлекся охотой, и способность часами сидеть или стоять неподвижно, не производя ни малейшего шума и не испытывая признаков нетерпения, оказалась очень кстати. Да и за операционным столом полная концентрация без проявления малейшей торопливости позволила ему быстро стать легендой. И вот сейчас легенда то и дело поглядывала на часы, прикидывая, сколько времени остается до назначенного ужина. Собственная непривычная нервозность раздражала.
Поводом для раздражения стал и тот факт, что, придя поутру на работу с твердым намерением сразу после оперативки разобраться со странным поведением Тихомирова, он обнаружил оставленное у секретаря сообщение, что Олег Павлович заболел, а потому на работу сегодня не выйдет. Ну да. То ли переволновался вчера в ожидании «божьей кары», то ли просто знает кошка, чье мясо съела, вот и предпочитает отсидеться, пока начальственный гнев уляжется.
Как бы то ни было, выяснить, с чем связано нарушение технологии строительных работ в гибридной операционной и почему Тихомиров прикрылся его именем, чтобы устроить в больницу Ираиду Нежинскую, пока не представлялось возможным. После некоторого размышления следователю о последнем факте Радецкий решил пока не сообщать. В конце концов, знакомство Тихомирова и Нежинской требовало подтверждения, а втравливать людей в лишние неприятности было не в характере Радецкого. Сначала надо поговорить, а уже потом куда-то сообщать, тем более что нетерпимость к любому доносительству существовала в нем на каком-то глубинном, физиологическом уровне.
