– У меня нет иллюзий, – она сделала еще один глоток своего коктейля, и он снова как завороженный смотрел на движение ее горла, которое очень хотелось потрогать. – А скажите, Владимир Николаевич, если говорить об иллюзиях, которыми принято окружать профессию врача, вот вы девиз «Светя другим, сгораю сам» доктора Ван Тульпа поддерживаете?
– Вообще-то это очень древнее латинское выражение, Ван Тульп просто первым предложил использовать его для врачей. – И почему ему нравилось блистать перед ней своей образованностью? – Если по существу вопроса, то я призываю своих врачей гореть, но не сгорать. Это очень важно, потому что любой человек нужен и важен своим близким. Так что важно выдерживать баланс: не полыхать, но и холодным не оставаться, потому что главнейшее качество любого настоящего врача – эмпатия. Вы знаете, улыбку видно даже через респираторы, потому что она живет в глазах.
– Говорят, у каждого врача есть свое кладбище. Вы какие эмоциональные моменты, связанные с работой, особенно хорошо помните?
Радецкий на мгновение прикрыл глаза, вспомнив вывороченные кишки солдата, попавшего к нему на стол во время войны в Чечне, и его глаза, из которых никак не уходила надежда. Она оставалась даже тогда, когда кончилась сама жизнь. И еще первое в своей жизни кесарево сечение, которое ему предстояло сделать в военном госпитале в Косово, куда тысячами стекались местные жители.
Ему тогда пришлось оперировать, несмотря на то что он был хирург, а не гинеколог, потому что никого больше из врачей рядом не было, а женщина и ребенок могли умереть, и он это отчетливо понимал. А еще он помнил свою первую операцию на аорте. Ту самую, сделанную по запатентованному им методу, после которой пропали резиновые тапки. Невозможно было рассказать про это в уютном зале ресторана под «Маргариту», потому что самые эмоциональные моменты – это всегда боль, кровь и слезы, неуместные в любой зоне комфорта.
– Это фраза французского врача Рене Лериша, и у нее тоже есть продолжение, звучащее «и не надо забывать ходить туда молиться», – медленно ответил он, отогнав неуместные воспоминания. – Любой человек ошибается, но сейчас признавать свои ошибки довольно опасно. А что касается эмоциональных моментов… Когда я учился в аспирантуре, к нам в больницу привезли парня, которому гильотинными ножницами отрезало кисть правой руки. Мы с двумя моими коллегами пришили ему эту кисть, операция шла восемь часов, а потом, после выписки из больницы, он отправился на реабилитацию. Он зашел ко мне в кабинет через год, ведя маленькую девочку. Он ее ручку держал именно той правой рукой, которую мы пришили. Девочка принесла картинку, которую сама нарисовала как подарок. А он взял ручку и этой рукой написал на картинке «Спасибо, доктор». Достаточно эмоционально, Владислава Игоревна?
– Называйте меня просто Влада, – попросила она. – И еще, у меня есть такая особенность. Я не могу первой перейти на «ты», у меня срабатывает какой-то внутренний барьер, но я легко соглашаюсь, когда мне это предлагают другие.
– С этим сложнее, – ответил Радецкий, наблюдая, как ложатся тени от ресторанных светильников на ее слегка напряженное и отчего-то грустное лицо. Словно она не ужинала, а сдавала какой-то неведомый ему экзамен. – У медиков обращение по имени-отчеству и на «вы» – это не издевка, а привычка с третьего курса мединститута. Вариант нормы. Как у англичан you – это всегда «вы».
– Thou art here, – пробормотала она.
– Простите, что?
– Это на староанглийском. «Ты есть». Когда-то в английском языке была форма обращения «ты».
– Только использовалась она исключительно для обращения к богу. – Радецкий снова улыбнулся, отметив, что она смутилась. Это он умел – смущать дев, юных и не очень. – Десерт будете? К примеру, я бы съел «Наполеон». Говорят, они здесь очень хороши.
– Нет, я не люблю сладкое, – сообщила его собеседница. – Но вы ешьте, разумеется, потому что…
Она не договорила фразу до конца, внезапно изменившись в лице. Для женщины, которая очень хорошо владела собой, это было странно, и Радецкий обернулся, чтобы посмотреть, что именно ее так напугало, и не поверил собственным глазам. Рядом с метрдотелем стоял Олег Павлович Тихомиров, не вышедший сегодня на работу по причине плохого самочувствия.
* * *
Сидя в ресторане, Влада испытывала странную гамму чувств. С одной стороны, она была совершенно счастлива, потому что в ресторан ее пригласил мужчина, о котором она неотрывно думала уже неделю. Более того, он вел себя именно как мужчина, и это было давно забытое и оттого вдвойне приятное ощущение.
С другой стороны, ощущение себя тоже было давно забытым и от этого практически незнакомым, словно к ее телу вдруг приставили чужую голову. Владислава Громова, «железная кнопка», без страха перегрызающая глотки конкурентам, смущалась словно школьница, желая и страшась того, что будет дальше, и отчаянно боясь, что это «дальше» не случится вовсе.
А еще ей было по-настоящему интересно, впервые за очень долгое время. И этот вернувшийся интерес к жизни, с каждым годом становящейся все более механической, заставлял чувствовать себя живой. Забытое ощущение, да. Говорят, что главное достоинство возраста – опыт. И он же главный недостаток, в этом Влада была уверена.
Исходя из собственного опыта, она знала, что последствием любого слишком сильного интереса обязательно будет боль. Для того чтобы избежать ее, нужно было встать и уйти, причем прямо сейчас, но неведомая сила держала ее пригвожденной к стулу, потому что уходить не хотелось, ни капельки. В конце концов, боль – тоже способ ощущать себя живой. Значит, так тому и быть.
От внутреннего волнения она совсем не хотела есть, хотя обычно с удовольствием отдавала должное прекрасным блюдам «Бурраты» и мастерству шеф-повара Дениса Менделеева. Но сегодня у нее кусок в горло не лез, именно поэтому она отвергла предложение Радецкого заказать десерт, решилась на еще одну «Маргариту», потому что сковывавшее ее напряжение нужно было в чем-то растворять, и тут внезапно увидела Олега Тихомирова. Он стоял у лестницы, ведущей в зал ресторана с первого этажа, и терпеливо ждал направляющегося к нему метрдотеля. Сама не зная почему, Влада вдруг застыла. Она вовсе не боялась этого человека, но тем не менее замерла, словно кролик при виде удава.
– Владислава Игоревна, что-то случилось? Влада, с вами все в порядке?
Вынырнув из охватившего ее внезапного липкого страха, она повернулась к своему спутнику, взиравшему на нее то ли с тревогой, то ли с недоумением.
– Да, спасибо, все в порядке.
– Почему появление моего заместителя так вас напугало? Вы не хотите, чтобы он видел нас вместе? Я вас компрометирую?
– Что? Нет, разумеется, нет. Вы тут вообще ни при чем, Владимир Николаевич. Просто так получается, что с Олегом связаны все последние неприятности, которые происходят в моей жизни.
– А в вашей жизни тоже есть неприятности? Я думал, это только моя прерогатива. Расскажете?
– Да нечего особо рассказывать, – вздохнула Влада. – Я и сама никак не могу понять, что происходит. Просто кто-то влез в мою квартиру, а еще в мой кабинет в офисе и что-то там пытался найти, а я понятия не имею, что именно у меня можно искать.
