Задумавшись о чем-то своем, девушка вздрогнула, когда раздался топот копыт, и толпа подалась в стороны, освобождая дорогу глашатаю. Все разговоры и перешептывания стихли, едва он взошел на помост. Люди затаили дыхание, чтобы не пропустить ни слова, хотя по выражению лица вестника все и так было ясно. Придерживая тонкой рукой накидку, девушка подняла голову и взглянула на помост.
– Жители Сантаррема! Сегодня возлюбленного нашего эймира, да продлит Джиан-лла его дни, посетили еще пятеро лекарей: из Норавии, Кхарта, Сулгуни, с Байнаровых островов и из Вестхайда. К несчастью, ни одному из них незнакома болезнь, поразившая эймира Заитдана. В дворцовом храме Джиан-лла день и ночь горят свечи – придворные молятся за выздоровление эймира, да будет долгою и благословенной его жизнь!
Вздох разочарования прокатился над площадью, в толпе раздались горестные вскрики. Глашатай поднял руку:
– Если среди вас есть те, кто разбирается во врачевании или знает лекарей, знахарей, шаманов, способных излечить эймира, не молчите, говорите сейчас! Судьба Сантаррема в ваших руках.
Эти слова произносились каждый вечер, и поначалу всегда находились желающие попробовать свои силы, но по истечении двух лун в Сантарреме не осталось лекарей, не попытавшихся помочь эймиру. Однако сегодня тишину, установившуюся на площади после призыва глашатая, нарушил решительный голос стоящей у помоста девушки в светлой накидке цвета слоновой кости:
– Я могу излечить эймира!
Люди ахнули и принялись озираться, а те, что стояли около незнакомки, подхватили ее на руки и вознесли на помост. Глашатай взглянул на нее с сомнением:
– Ты знахарка?
Девушка кивнула. Казалось, ее ничуть не смущают ни пристальные взгляды тысяч глаз, с надеждой взирающих на возможную спасительницу, ни перешептывания стоящих внизу людей, ни явное недоверие глашатая. Впрочем, решение принимал не он: если был хоть малейший шанс, его следовало использовать – и что с того, что сомнения гложут душу?
– Что ж, тогда ты поедешь со мной. Молитесь, жители Сантаррема, – пусть Джиан-лла поможет этой девушке исполнить то, о чем она так уверенно заявила пред всеми вами!
До дворца эймира добрались быстро: он находился недалеко от центральной площади, и у глашатая была с собой еще одна лошадь – как раз на такой случай. Стража беспрепятственно пропустила молодую знахарку: разумеется, они не спустят с нее глаз и не позволят причинить эймиру никакого вреда, но задерживать у входа не станут – вдруг она действительно может помочь!
Два стражника сопроводили ее в покои эймира. Заитдан по-прежнему возлежал на подушках, утомленно опустив ресницы. Щеки его ввалились, под глазами залегли глубокие тени. Сильные руки эймира непрестанно двигались по расшитому золотом покрывалу, крепкие пальцы комкали драгоценную ткань, сжимались и разжимались вновь; судороги искажали посеревшее лицо больного, но со сжатых упрямо губ не срывалось ни единого звука.
– Мой господин! – с поклоном обратился к нему один из стражей. Эймир открыл глаза и медленно повернул голову. – Мы привели знахарку. Она утверждает, будто сумеет излечить тебя, господин.
Губы Заитдана исказила болезненная усмешка, однако, посмотрев в лицо своей гостьи, он кивнул и сделал слабый жест рукой:
– Оставьте нас.
Стражник не посмел возражать. Никого и никогда не оставляли наедине с эймиром Сантаррема, но и приказы его никогда не оспаривались… Покрывшись холодным потом, первый стражник неуверенно оглянулся на второго, но тот лишь пожал плечами.
– С твоего позволения, господин, мы оставим двери открытыми…
– Нет. Чтобы эймира Сантаррема охраняли от женщины? Она не причинит мне вреда. Помощь, конечно, тоже едва ли окажет, но отчего бы не попытаться… Ступайте.
Оставшись наедине с незнакомкой, Заитдан какое-то время собирался с силами, чтобы заговорить вновь – она же не спускала глаз с его изможденного, но все еще красивого волевого лица. Сердце ее было полно сострадания к этому человеку, о котором она слышала столько хорошего. Жители Сантаррема искренне любили своего эймира.
– Откуда ты? – глухо спросил он, и девушка вздрогнула, столкнувшись с ним взглядом и осознав, что он наблюдал за ней какое-то время. – Как твое имя?
– Я брожу по миру и давно позабыла, где моя родина. А зовут меня Рун.
– Это печально. Человек, позабывший, откуда он, нигде не сумеет отыскать свое место. А еще такие люди бывают опасными, ибо им нечего терять. Что заставило тебя пуститься в дорогу?
– Не будем говорить обо мне, эймир. Я пришла помочь.
– Проходи и садись ближе, чтобы я мог тебя видеть, Рун.
Девушка шагнула вперед и опустилась на одну из подушек, разбросанных по мягчайшим коврам изумительной работы. Заитдан лег немного по-другому, чтобы глядеть на нее, не поворачивая головы. Взгляды их встретились, и Рун опустила глаза.
– Расскажи мне о своей болезни, эймир.
– Она началась внезапно. Прежде я никогда не испытывал даже легких недомоганий – разве что от ран, полученных в битве или на охоте. Они причиняли боль и оставляли шрамы на моем теле – но не более того, – он помолчал, прислушиваясь к себе. Девушка терпеливо ждала. – То, как я ощущаю себя сейчас, ни на что не похоже. Я не могу спать – сон не приходит, сколь бы измучен я ни был. Я не хочу есть – еда вызывает у меня отвращение. Я заставляю себя съесть хоть что-то, чтобы поддержать жизненные силы, коих и так остается все меньше, но это с каждым разом все трудней и трудней. Жизнь более не кажется мне яркой и удивительной – и физическая боль, раздирающая мое тело, ничто по сравнению с этим.
– Однако же ты должен сказать мне, где у тебя болит сильнее всего.
Заитдан поднял руку и приложил ее к груди. Рун кивнула.
– Иногда мне кажется, – глухо продолжил он, – что сильнее всего болит голова – порой я не в силах открыть глаза из-за диких болей, но затем начинается боль в груди, и я понимаю – эта мука страшней. Ты когда-нибудь сталкивалась с подобным?
Не отвечая, Рун поднялась и шагнула к нему:
– Я могу тебя осмотреть?
Эймир кивнул. Эта девушка внушала ему странную надежду. Он давно уже понял, что никто ему не поможет, но вот появилась она, и Заитдану вновь захотелось верить. Когда прохладные нежные пальцы легли ему на лоб, он обессиленно закрыл глаза и впервые за долгое время ощутил нечто, похожее на покой.
Пощупав лоб больного, Рун наклонилась и прижалась ухом к его широкой груди, слушая сердце. Билось оно неровно, болезненными толчками. Дышал Заитдан тоже плохо – казалось, будто каждый вход дается ему с трудом.
Закончив осмотр, необходимый лишь для отвода глаз, ибо она, как никто, знала, чем болен эймир, Рун возвратилась на свое место. Заитдан открыл глаза.
– Не случалось ли тебе, эймир, две луны назад вкушать какое-нибудь новое блюдо или пить что-то, чего ты не пробовал прежде?
