«Всё кончено! Назови себя! Открой своё тайное имя…» Наблюдая за противником, Венельд приготовился откатиться в сторону в случае удара. У него вдруг мелькнула отчаянная мысль – если закинуть корень тирлича в огонь и произнести нужное заклинание, быть может, наёмник сумеет очнуться. Охотник увернулся от стремительно опускающегося меча – тот врезался в землю, скрежетнул мелкими камешками. Остро запахло вывернутым дёрном и срезанной травой.
Венельд приподнялся, стараясь опираться только на здоровую ногу, зашарил рукой по поясу. Маловероятно, что корень поможет, порабощённый всё же не оборотень, но ведь и не тот, кем был прежде, так что попытаться стоит.
Выдернув меч из земли, наёмник опустил глаза и будто только сейчас заметил торчащий в боку кинжал. Воспользовавшись моментом, охотник выхватил корешок и, размахнувшись, зашвырнул в костёр.
– Такка'кхеамо! – выкрикнул он, старательно подражая правильному выговору. От костра повалил едкий дым. – Дандвеанхэо кхайлинь! Амхоа-рре, т'хануан!
Наёмник замер. Мощные руки безвольно повисли вдоль тела, плечи поникли, склонилась светловолосая голова. Венельд поднялся и, прихрамывая, двинулся к нему:
– Наунах'т ерр-аохма! – выхватить меч, повалить на землю, связать, обездвижить – только бы сработало заклинание, только бы удержало!
Ему оставалась пара шагов до цели, когда вдруг захлопали над головой тяжёлые крылья. Венельд вскинул глаза – над поляной кружил Дарвел. Сокол отвлёк его только на миг, но когда он опустил взгляд, наёмник стоял перед ним, и в глазах его по-прежнему была ночь. «Обхитрил?» – мелькнуло в голове охотника, а затем тяжелый двуручный меч опустился на его голову, и мир поглотила тьма.
Глава 5. Имя
Где-то неподалёку, надрываясь, звенел комар. Это было первое, что услышал Венельд в багровой тьме, плавающей перед глазами. Боли не было – равно как и ощущения собственного тела. Венельд будто парил в невесомом безвременье, и сам был им. Ни прошлого, ни будущего, ни настоящего не существовало – они более не имели значения.
От нового удивительного состояния отвлекал только комариный писк где-то на границе сознания, и это не то чтобы раздражало, но вызывало слабые отголоски тревоги. Венельд прислушался, и это стало его ошибкой, потому что в звон комара тут же вплёлся едва различимый шёпот. Слов было не разобрать, но Венельд продолжал слушать. Бестелесный голос шелестел что-то невнятное, накатывал и отступал, будто волна на прибрежный песок. Иногда казалось, что шёпот вот-вот окрепнет, сложится в слова, но он затихал, отдалялся, и оставался лишь надоедливый комариный писк. Это беспокоило – тревога стала первым чувством, возвратившимся к Венельду. Что-то не так. Всё должно быть совсем по-другому. Отчего он не может расслышать слова? Почему не чувствует тело?
Сделав гигантское усилие, Венельд попытался открыть глаза и оглядеться. Были же у него глаза, в конце концов? Плавающую под веками багровую тьму молнией пронзил ослепительный свет, ударил прямо в мозг, выжег немногие вялые мысли, что только-только начали там зарождаться, полыхнул на прощание – и исчез, вновь погрузив мир в вязкую гулкую темноту.
В следующий раз Венельда привёл в себя всё тот же шёпот. Он зацепился за слабые шелестящие звуки, напряг слух. Ему казалось очень важным суметь разобрать слова.
«Свияж, – раздалось вдруг в голове вполне отчётливо, – он нужен живым. Выведай для меня его имя! Любым способом, обманом, уговорами, пытками – выведай, Свияж. Он будет служить мне. Он слишком силён, чтобы позволить ему умереть. Я не слышу его сейчас, Свияж. МНЕ НУЖНО ИМЯ!»
Имя… Что-то важное было связано с этим словом, вот только что? Додумать мысль Венельд не успел. Боль возвратилась внезапно, обрушилась на него, словно лавина, оглушая, ослепляя, лишая возможности двигаться и дышать. Он осознал себя лежащим на земле – узловатый корень упирался в лопатку, пахло пробуждающимся ото сна лесом, где-то в отдалении тренькала какая-то птаха. Голова нещадно болела, перед глазами висела багровая пелена, и не было никакого невесомого потока, напротив – тяжёлое непослушное тело никло к земле, исковерканное, измученное, лишённое сил.
Шёпот в голове стих, стоило только Венельду прийти в себя. Что это было? Он вспомнил окутанную ночной темнотой поляну, отблески костра и сваленные в кучу коряги, отдаленно напоминающие человеческие тела. Наёмники! Он шёл за ними. Семеро мужчин и похищенная ими девушка, вот кого он искал, но нашёл только их главаря, одиноко сидящего у костра на лесной поляне. Разрозненные воспоминания постепенно складывались в одно, в висках стучало, затылок наливался невыносимой тяжестью, безумно хотелось пить. Венельд лежал с закрытыми глазами, восстанавливая картину произошедшего и стараясь ни жестом, ни вздохом не показать, что очнулся.
Мир вокруг понемногу обретал очертания. От земли тянуло холодом, и трава была мокрая от росы – получается, солнце ещё только вставало и пока не грело, оглядывая свои владения и набираясь сил. Догорающий костёр уже не давал тепла – от него пахло золой, значит, он умирал. Рана на бедре саднила, но это не шло ни в какое сравнению с болью, грызущей виски. Ремня на поясе не было, выходит, до зелий и оружия пока не добраться. А рядом с Венельдом находился кто-то живой – он был не один на этой поляне.
Тревожный крик сокола разорвал тишину сонного утра, едва не заставив Венельда вздрогнуть. Дарвел! В голове тут же прояснилось, и всё встало на свои места: битва с наёмником, догадка про его порабощение – кто ведает имя, тот заберёт себе душу! – голоса в голове, кружащий над поляной сокол, ранение, тьма разом промелькнули перед мысленным взором Венельда. По какой-то причине тот, кто забрался к нему в голову, вдруг перестал слышать его мысли, зато он, Венельд, сумел подслушать приказ, отданный наёмнику его таинственным господином. И имя, он узнал имя – то самое, тайное, заставляющее повиноваться прознавшему его – Свияж! Это нужно использовать.
По-прежнему лёжа с закрытыми глазами, охотник попытался припомнить, что ещё говорилось в легендах о владении именем. Дело осложнялось тем, что слышал он их очень давно и считал глупыми сказками, а потому и значения особого не придавал. В голову, как назло, лезла всякая ерунда: про комара, которого, скорее всего, вовсе и не было, а звенело в ушах после удара; про привязанного к кусту вороного – как он там, не оборвал ли верёвку, не напали ли звери; да про светловолосого наёмника, лишённого собственной воли.
А того словно поторопили: Венельд услышал, как Свияж поднялся, пересёк поляну и склонился над ним, вглядываясь в лицо. Затем последовал ощутимый тычок сапогом под рёбра. Не то чтобы удар, но тем обиднее! Охотник дёрнулся, распахнул зелёные глаза. Наёмник стоял над ним, уперев могучие руки в колени, вслушивался в дыхание. Заметив, что Венельд очнулся, он опустился на корточки:
– Имя, – голос его звучал глухо и совершенно ничего не выражал.
– Венельд, – ответил ведьмак и злобно ощерился – неяркий утренний свет нещадно резал глаза, отдаваясь тупой болью в висках и затылке. – Будем знакомы, что ли? Чай, не чужие друг другу.
