Теперь тут все не так, как было. Прошло четырнадцать лет…
Четырнадцать. В голове не укладывается.
Только бы с мамой все было хорошо!
Только бы мама была здорова.
Только бы мама была…
Я скриплю зубами, запрещая себе думать о плохом. Чтобы отвлечься, мысленно возвращаюсь в салон УАЗика. Разбитные инспекторши СЭС с ходу взяли меня в оборот. Налили «Метаксы», предложили бутербродов, чая из термоса. От коньяка я отказался. Обострившееся за последнее время чутье подсказало: это пить не стоит. Чутье не подвело. Уже на подъезде к Перми женщинам стало плохо. Водитель остановил УАЗик, я помог инспекторшам выбраться на обочину. Их рвало, лица на глазах бледнели. Началась метель. Мимо проносились машины, но никто не останавливался. Одна из женщин потеряла сознание. Мы кое-как загрузились, и водитель погнал УАЗик в город, в больницу.
В приемном покое усталый врач, взглянув на длинную узкую бутылку из-под «Метаксы», развел руками.
— Пятый случай за сутки. Пойло паленое.
— Они выживут? — спросил я. Он опять развел руками.
— Не уверен. У нас уже три трупа. Банкет был. Оттуда двенадцать человек привезли.
Попрощавшись с водителем, я побрел к мосту через Каму. Через него можно было выйти к Промучастку, где проходила дорога Р-242, ведущая в Казань. Денег, новых денег, у меня не было. Старых, впрочем, тоже. Не было документов, еды и знакомых в Перми. В старой телогрейке, подаренной дедом Чагой, в вязанной шапочке, синих широких махандских штанах и кожаных сапогах я походил на героя какого-то странного фильма, на ряженого. Правда, у меня есть заткнутый за пояс кинжал, подарок князя. Но это скорее минус, чем плюс.
До этого в Перми мне приходилось бывать не раз. В основном на соревнованиях и однажды — на экскурсии от школы. Город я помнил неплохо. Но той, знакомой мне Перми, больше не было. Нет, дома, конечно, остались прежними, разве что как-то странно обветшали, состарились, посерели. Но при этом город все же выглядел пестро. Эту попугайскую расцветку ему придавали аляповатые вывески, плакаты, витрины разномастных ларьков, облепивших улицы.
Товары в таких ларьках почему-то продавались сплошь иностранные. Сигареты, пиво, яркие упаковки непонятно чего — я не видел ни одного знакомого названия. Хотя вру — видел. Водку «Столичная», вино «Портвейн № 13» и папиросы «Беломорканал». Ну, хоть что-то выдержало проверку временем.
Сильнее всего изменились люди. Дико было видеть новую для меня моду, прически. И лица словно бы тоже изменились. Я сперва не мог понять, почему все встречные прохожие — мужчины, женщины, старики, даже дети — кажутся мне похожими друг на друга. А потом понял.
Они все были очень напряжены, точно ожидали нападения со спины. Никто не улыбался, разговоры велись вполголоса. Хотя опять вру — я видел уверенных в себе, громкоголосых и даже развязных людей. Несколько крепких парней, моих ровесников, одетых в одинаковые короткие, словно бы раздутые, куртки и тренировочные штаны. Они топтались у стоявших фары к фарам легковых машин, курили, хохотали, оживленно обсуждая что-то. Я подошел посмотреть на незнакомые мне, наверняка иностранные, автомобили и заодно стрельнуть сигаретку.
Эта история едва не закончилась плачевно. Как только я приблизился, парни моментально набычились.
— Че надо?
— Закурить не будет?
— Свои надо иметь, — один из них сплюнул, едва не попав на носок моего сапога.
По казанскому неписанному дворовому кодексу чести это был откровенный вызов. По пермскому, не сомневаюсь, тоже. Но о каком вызове может идти речь, если их пятеро, а я один?
— Свои закончились, — спокойно сказал я.
— Курить — здоровью вредить, — загоготал красномордый здоровяк с толстой золотой цепью на шее, выпуская мне в лицо струю дыма. — Так что мы не курим.
Я шел по улице, переваривая увиденное и пытаясь осознать себя здесь, в новом для меня мире. Кем бы я стал, если бы остался в своем времени и дожил до этого дня? И кем стали все, кто до этого дня дожил?
Полчаса спустя, выбравшись по пологому склону на дорогу, я начал сигналить рукой всем проходящим машинам. Остановился битком набитый людьми бело-синий «Пазик».
— У меня денег нет, — сказал я водителю.
— Пофиг, — он сплюнул в открытое окно. — Залезай.
«ПАЗик» довез меня до поселка Игра. Выбравшись из автобуса, я минут пятнадцать потоптался на обочине возле железного скелета остановки — и тормознул КамАЗ Ирека. Сразу сказал, что денег нет, но до зарезу надо в Казань.
— Залазь! — кивнул светловолосый Ирек. — Денег сейчас ни у кого нет. Люди должны помогать друг другу, так?
— Так.
— Вот ты и будешь мне помогать не уснуть.
— Анекдоты, что ли, травить? — фыркнул я.
— Конституцию наизусть читать!
— Да не знаю я анекдотов.
— А Конституцию?
— Тоже.
— А че знаешь?
— Про Чингисхана. Сгодится?
Ирек кивнул, давая понять, что мы договорились. Я плюхнулся на сидение, захлопнул дверь — и финальная часть моей дороги домой началась.
Историю Темуджина, ставшего Чингисханом, я рассказываю, стараясь ничего не пропустить. Ирек кивает, иногда задает вопросы. Когда дохожу до смерти Есугея-багатура, он матерится.
— Вот же твари, такого мужика замочили!
Отдельный разговор у нас получается про племя татар. Ирек — татарин, и ему не понятно, что за татары были в двенадцатом веке в монгольских степях. Я, как могу, объясняю, что с нынешними татарами врагов Есугея роднит только название.
Так, за разговорами, проходит большая часть дороги.
Проезжаем Малмыж. Начинаются знакомые места. Тут я бывал, кое-где и не единожды — на рыбалке, в походах с классом, просто с пацанами ездили на электричке. Кукмор, Кырбаш, Балтаси, Арск. Щемит сердце, потеют ладони. Четырнадцать лет…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Чужая страна
КамАЗ летит сквозь ночь. Блестящая в свете фар лента дороги стелется под колеса. Куркачи, Бирюли, Высокая гора. Все, впереди показался перекресток. Налево дорога на Набережные Челны, направо — на Москву. А за перекрестком — Дербышки. Это уже Казань.
Почему-то пригородный поселок лежит во мраке, только тускло светятся кое-где окна домов. Вроде бы не поздно, еще нет и десяти. И главное: фонари-то зачем выключены? Темно же.
Ирек цедит сквозь зубы что-то об отключениях и экономии электроэнергии. Я опять не понимаю — у нас на Волге куча ГЭС, с чего вдруг появилась необходимость экономить?
У Нагорного кладбища КамАЗ останавливается. Здесь Ирека встречают хозяева груза. Точно такая же, как в Перми, большая черная машина мигает нам фарами. Из нее вылезают двое парней. Я вздрагиваю — мне показалось на мгновение, что это те самые пермские ребята. Те же прически, та же одежда. Но, конечно же, это другие, местные. С ума сойти — когда я уходил в армию, им было… лет по семь-восемь максимум?
