Та фотография, что лежала в книжке Норберта Петерса, стала одной из зацепок в расследовании. На ней была заснята некая Катарина Вольберг. Фотографию мой прадед отдал одному из своих сослуживцев. Тому так понравилась немецкая красотка, что после войны он отправился на ее поиски.
– Нашел? – История Романа становилась все интереснее, хотя Вика не могла отделаться от подозрения, что тот что-то не договаривает.
– Нашел. На кладбище. Катарина была матерью Норберта. Она скончалась в возрасте пятидесяти с небольшим лет. Зато у Петерса осталась младшая сестра с кучей писем, в которых тот описывал свою жизнь в Польше и свои исследования. Кроме того, сестра была знакома с семейством Шилле и дико похожа на мать. Правда, в итоге у них с приятелем Куликова ничего не вышло. Но уже так, мелочи, сути не меняющие.
– И твой сенсей вышел на того солдата?
– Это солдат вышел на Льва Николаевича. Он хотел повидаться со старым другом, который двадцать лет назад обеспечил ему небольшое романтическое приключение. Но вместо друга нашел холодный надгробный камень и некого живописца, живо интересующегося всем, что связано с таинственными знаками. Ты бы видела лицо Пареева, когда я принес ему записи Норберта. Да… это был единственный раз, когда сенсей не смог ничего сказать. Просто стоял и как завороженный тер платком левое стекло очков. Потом стал протирать второе, а потом свой лоб. Намного позже мы вместе отыскали труды самого Шилле. До того, как окончательно забросить свою теорию, он издал несколько книг. А те, в свою очередь, были переработаны и изданы его учениками в Польше. Голову можно сломать от всех этих хитросплетений.
– Все это жутко… и интересно… но я так и не уяснила: зачем ты перекрашиваешь портрет этой, Любаши, так? – добралась до самого главного Вика.
– Не перекрашиваю, а поддерживаю в хорошем состоянии. Во-первых, этот портрет часть моего семейного наследия. Часть истории города. – Роман присел на корточки и начал вытаскивать из сумки свои инструменты. На собеседницу он будто специально старался не смотреть. – А еще… пытаюсь понять, правы ли легенды. Вдруг Куликов умер не от холода или чахотки? Вдруг, он просто ушел к своей невесте?
* * *
Я так и не поняла, шутил Сандерс или нет. Эти его слова о невесте заставили меня крепко задуматься: что, если за его татуировкой скрывается какая-то личная трагедия, про которую он просто не хочет мне рассказывать? Или Роман такой же одержимый, как Шилле, верящий, что повторение одних и тех же закорючек может заставить человека покинуть собственное тело, выйти за рамки каких-либо ограничений?
В тот день я так и эдак, разными путями старалась вызвать художника на откровенный разговор. Но у меня ничего не вышло. Тот только отшучивался да отнекивался, а позже совсем замолчал, полностью отдавшись работе. Чтобы не замерзнуть и не умереть от скуки, я принялась ему помогать. Сначала было страшно отколупывать старое покрытие стены. Все-таки памятник областного масштаба. Но потом убедила себя, что это – очередной ремонт. И работа пошла быстрее. Мы провозились с портретом всего минут сорок, но я отчего-то устала до одури, так что обратную дорогу до дома Сандерса почти не запомнила. Кажется, на сей раз в машине была тихо. Роман если и включал радио, я не засекла ни одной композиции.
Курица переварилась. При попытке вытащить ее, она вспорхнула с двурогой вилки и шлепнулась обратно в кастрюлю, обдав меня кипятком. Глядя на ее развороченную грудь, я начала сомневаться, так ли это хорошо – не иметь мозгов?
Равнозначный выбор
Символ правой руки. Обозначает ровно то, что прописано в его названии: выбор, приводящий либо к одинаково негативным последствиям для психики пациента, либо просто трудный для принятия.
2/12
Предложение было столь неожиданным, что Люда не сразу нашла подходящие слова. Отказывать она не хотела, но и соглашаться приходилось тоже с осторожностью. О них и так начали сплетничать, хотя Людмила сплетни ничем не подкрепляла. Для нее, стоящий напротив и смотрящий своими лазурными глазами в упор мужчина, являлся лишь приятным коллегой, максимум – приятелем. Да, Валентин Маркович обладал довольно притягательной внешностью, имел хорошие манеры, чувство юмора и достаточно широкий кругозор, но Люда не испытывала к нему никаких романтических чувств. Чтобы там не шептались о них другие преподаватели. Возможно, сам физик думал по-другому. Иначе не стал бы приглашать Людмилу в клуб «проветриться». Она едва не ляпнула что-то вроде: «Это очень мило с твоей стороны, но…». Потом одумалась. Ей, и правда, не мешало развлечься.
Вторая четверть неумолимо приближалась к концу, а вместе с ней заканчивался и очередной календарный год. Правая рука уже отваливалась от написания бесконечных отчетов, а голова кружилась от вечных вопросов: где купить недорого икру и шампанское для праздничного стола, что дарить близким и стоит ли, вообще, затеваться с готовкой, если можно напроситься кому-нибудь в гости? Вариант привычного празднования с Лерой и Доброславом отпадал – им вовсе не до веселья, и теперь Люда перебирала всех возможных знакомых, которые могли бы составить ей компанию на самую шумную ночь зимы.
– Честно говоря, – начала Люда, хотя это было безбожным враньем, – я не знаю, буду ли свободна в эти выходные. Но если что-то изменится, я тебе позвоню, хорошо?
– Да, отлично, – великодушно согласился физик.
Нечто подобного он и ожидал. Люда была слишком застенчива, даже зажата. Валентин не стал подробно копаться в ее биографии, но подозревал, что у его коллеги никогда не было настоящих отношений с противоположным полом. Людмила была лишена хоть толики кокетства, а знаки внимания со стороны физика воспринимала как само собой разумеющиеся. Валентин старался изо всех сил: при каждом удобном случае делал женщине комплименты, угощал всевозможными сладостями, даже цветы преподнес на день рождения. Большущий букет белоснежных хризантем так и остался стоять на подоконнике в учительской. Тогда это очень расстроило мужчину, но он не отступил, наоборот, перешел к более активным действиям. Если Часовчук слепа – надо открыть ей глаза, если просто не понимает намеков, придется говорить напрямую.
Она позвонила в пятницу вечером. По телевизору смотреть было нечего, да и за день Валентин вымотался так, что к семи часам глаза начали закрываться сами собой. Пару часов мужчина добросовестно боролся с желанием завалиться в постель, но телефонный звонок подействовал подобно волшебному зелью галлов.
[53]
– Твое предложение все еще в силе? – спросила Люда. – Если так, то я согласна.
– Отлично, – расплываясь в невидимой для собеседнице улыбке, ответил Валентин. – Тогда встретимся завтра.
