Раньше я не задумывалась, а каково это в нашем городе передвигаться не на машине, и не на своих крепких двоих, а на инвалидной коляске. Оказалось, невероятно сложно. Наш городишко совершено неприспособлен для жизни людей с ограничениями. Забудьте о специальных такси, забудьте о подъемниках в социальных учреждениях. И скажите спасибо, что кое-где хоть пандусы есть. И то, сделанные не для инвалидов, а для мамаш с малышами.
У нас в подъезде и такой малости не было. Так что пришлось дяде Алику тащить Славку на руках, а мне, на своем горбу – огромную коляску. Потом, у лифта вновь ставить ее на пол и сажать мужа. К чести Доброслава, он терпеливо перенес все процедуры, хотя было видно, насколько это ему неприятно.
Супруг старался максимально отстраниться от происходящего, лицо его не выражало ничего, кроме вселенской усталости. Полторы недели в больнице, капельницы, обследования, новые заборы ликвора и томограммы, лишь подтвердившие то, что и так давно стало для нас очевидным: Слава не будет таким, как прежде больше никогда. Болезнь подобно затаившемуся в высокой траве хищнику неожиданно выскочила и свалила здорового тридцатилетнего мужчину.
Только на третий день после его госпитализации, мужа перевели из реанимации в обычную палату. Едва увидев меня, Доброслав принялся извиняться, клясться, что такое больше не повторится. Он был не в себе, он не владел своими мыслями. Я права, я сотню раз права во всем.
– Это было глупо… но этот козел вывел меня из себя, – добавил Слава.
– Какой еще козел? – не поняла я.
– Так Шурка, – часто-часто заморгал муж. – Он же приставал к тебе, Лерик. Я просто не мог на это смотреть.
Не вся, но один отрезок нашей жизни скоростным поездом пронесся у меня перед глазами. В первый же месяц после замужества между мной и Славой случилась самая крупная размолвка, а все по вине некого Александра Щитова, которого знакомые звали просто Шуриком. Чем-то он, действительно, походил на всеми любимого Гайдаевского персонажа: круглые очки, светлые волосы. Только вот обаянием Демьяненко в нем не было вовсе, зато имелась дурная привычка скверно шутить и делать странные намеки замужним женщинам. За что и поплатился Щитов, лишившись двух зубов в драке с моим благоверным.
– Слава, скажи мне, какой сейчас год? – осторожно, чтобы не напугать любимого, начала я. – Просто скажи.
Кажется, мой вопрос сработал. Лицо Доброслава на какой-то миг вытянулось, а потом он закрыл его руками и зарыдал. Он всхлипывал добрых минут пять, прежде чем собрался и уже совсем иначе, осмысленно, посмотрел на меня:
– Лера, как я здесь оказался? Я ни черта не помню.
– Успокойся, – присаживаясь рядом на краешек койки, попросила я его. – Ничего страшного не произошло. Мы просто вышли вечером прогуляться. Тебе стало плохо, ты упал… Я вызвала скорую…
– Что-то было еще. – Славкины брови собрались у переносицы. – Что я натворил?
– Да ничего ты не натворил! – наверное, слишком эмоционально воскликнула я. – С чего ты вообще взял, что что-то натворил?! Ерунда какая… Ладно, меня и так пустили сюда всего на минуту. Отдыхай, набирайся сил. Я еще заеду к тебе вечером, привезу кое-что.
Это был самый натуральный побег. Глупый и малодушный. Но когда вечером я вернулась в палату, Слава ни словом не напомнил о предыдущем разговоре. С преувеличенным энтузиазмом набросился на домашнюю котлету с пюре, потом с повышенным вниманием выслушал последние известия от зашедшего врача.
Прогнозы были неутешительны. Разрушения затронули не только височные области, но и часть моторной коры, добрались до лобной доли, и теперь мозг моего супруга напоминал поточенную жуками древесину. Конечно, при должном лечении кое-какие функции можно частично вернуть, но ходить без дополнительной опоры Доброслав теперь вряд ли сможет. Пока добрый доктор с приклеенной улыбкой произносил свой приговор, в моей голове было совершенно пусто. Что скрывал спокойный серый взгляд супруга, и вовсе понять было невозможно. Но когда пришло время прощаться, он улыбнулся и привычно произнес:
– Спокойной ночи, Лерик.
– Да завтра, – сглатывая комок вязкой и горькой слюны, отозвалась я.
Через три дня привезли коляску. Громоздкую, неудобную, с огромными колесами. Я бы в такую по доброй воле не села. Слава покосился на свое новое транспортное средство и, не выдержав, тут же отвернулся. Пальцы его сжали тонкое одеяло, а на щеках выступил лихорадочный румянец. Мысленно перекрестившись и приготовившись к долгим и нудным уговорам, я уже было открыла рот, но Доброслав снова всех удивил:
– Да уж… это явно не «Феррари». Ладно, помогите мне пересесть. Посмотрим, как она разгоняется.
Разгонялась коляска плохо, но подталкивать ее сзади Слава никому не позволил. Стоило мне взяться за ручки, как он ощерился и прошипел: «Даже не смей». Пришлось отступить и дать ему самому рулить. Стоящая рядышком Алиса Григорьевна, специально пришедшая на сегодняшний «тест-драйв», легонько похлопала меня по руке:
– Все нормально, Валерия. Ваш муж пытается сохранить хоть какую-то самостоятельность. Не стоит ему в этом мешать. Доброславу нужно время, чтобы смириться с новыми обстоятельствами. Уверяю вас, он уже неплохо справляется. Некоторые из моих пациентом в первый раз устраивали истерики. А одна девушка даже попыталась вышвырнуть коляску из окна… и откуда только силы взялись?
– Что мне делать? – глядя на то, как Слава пытается развернуться в узком больничном коридоре, беспомощно спросила я.
– Ничего. Просто будьте рядом. Прислушивайтесь к нему, смотрите на него. И просите его почаще.
– О чем?
– Обо всем. Вбить гвоздь, помыть посуду. В мире множество болезней, но всего два типа больных, так говорил один из профессоров, у которого я училась. Одни наживаются на своем недуге, другие, наоборот, делают вид, что с ними ничего не произошло. Ваш муж, Валерия, не будет целыми днями лежать в постели и требовать, чтобы вы поправляли ему подушки и чесали пятки. Он из другой породы.
– Это хорошо, – кивнула я, но заметив сомнение в глазах Алисы Григорьевны, уже менее уверенно добавила: – Это же хорошо, так?
– Как посмотреть. Доброслав никогда не примет своего состояния до конца. Каждый сочувственный взгляд, каждое напоминание о своей неполноценности, станут для него подобны удару ножом. И дело тут вовсе не в пресловутой гордости. Сейчас я скажу, возможно, крамольную мысль, но люди, с рождения лишенные возможности слышать, видеть, самостоятельно передвигаться, не так несчастны, как те, кто уже в сознательном возрасте стал таковым. Первых мучаются только от ограничений, от невозможности быть нормальными. Вторых терзают еще и воспоминания о том, что когда-то они были как все. Ваш муж будет стараться до конца, до последнего сохранить свою прежнюю жизнь. Даже когда станет совсем невыносимо. А потому вы должны быть крайне внимательны, превратиться в некое подобие сверхчувствительного прибора. И еще вы должны быть готовы к тому, что Доброслав захочет со всем покончить.
