Гранаты. Когда-то была у Сандерса такая картина. «Тренировочный», как сенсей называл такие зарисовки, этюд. Обычный натюрморт. На коричневом, почти черном столе в неглубокой деревянной тарелке лежали гранты. Один – целый, влажный, только что обмытый южным дождем или ополоснутый под краном нежными девичьими руками. Второй разорван пополам, так что несколько зерен выпали.
Как кровь, что заливает лоб восемнадцатилетнему мальчишке.
Сандерс невольно поежился. Он не вкладывал в тот этюд особого смысла. Просто учился, как правильно работать с красками, как накладывать их так, чтобы у зрителя создавалось ощущение разности текстур ткани, дерева и прохладной гладкости гранатового нутра. Но стоило Люде заговорить об Азербайджане, и перед глазами Романа предстала та картина. Теперь он мог думать о своей «тренировочной» работе лишь с одним чувством – омерзением. Вот она, вся его жизнь. Но покуда другие любуются отсветом на кожуре целого плода, он видит разодранные внутренности, положенные на тарелку, словно в расписной гроб.
– Поэтому сейчас и развивается гастрономический туризм. Раньше люди ездили, чтобы посмотреть на красивые здания, узнать что-то новое о культуре других народов, увидеть природу, отличную от природы родного края. А сейчас вот ездят, чтобы пожрать, – пока Роман приходил в себя после захлестнувшего его воспоминания, его язык, верно принадлежащий Леху, болтал за двоих.
– Вы не совсем правы. Кулинария – это тоже часть, причем весомая часть культуры. Хотя, честно говоря, я опасаюсь такого.
– И правильно опасаетесь. У меня один приятель поехал в Индию. Тоже насмотрелся их фильмов с танцами, песнями, с их роскошными одеждами, и решил сам проверить: все ли индианки также прекрасны как Айшвария Рай. Оказалось, далеко не все. Но самое большое разочарование его постигло, когда он покушал местных деликатесов. Две недели провалялся с расстройством желудка. Я потом его спрашиваю, как же так? Может, продукты были несвежими или как-то плохо приготовлены? «Нет, – отвечает, – я питался не на улице, а в дорогом ресторане, все блюда были нормального качества». Я поверил, мой приятель все-таки человек не бедный, может себе позволить раскошелиться на, действительно, какие-то приличные вещи. А в чем тогда проблема? А проблема в том, что наши желудки просто к такому не приспособлены. У нас, как это…? Микробы, которые в нас живут, они переваривают только определенные продукты. Мы не можем, как коровы, например, есть одну траву. Или одно мясо.
– Не зря же говорят: «Что русскому хорошо, то немцу – смерть».
– Насчет немцев не знаю, но индийская кухня явно не всем подходит. У меня тут мысль появилась, – вдруг сменил тему Сандерс. – Тот мальчик, Даниил. Он бы не хотел с нами отметить новый год?
– Не знаю, – как-то сразу помрачнела Людмила. – С такими вопросами лучше обращаться к нему самому.
– А вы? Я подумал, у вас довольно близкие отношения. Я ошибся?
– Не знаю, что вы подразумеваете под словом «близкие». У нас обычные отношения, какие бывают между учеником и учительницей.
– Но он вам нравится, – вздернул бровь художник.
– Даниил – умный молодой человек, он хорошо учится и его поведение не вызывает у учителей нареканий, – так, словно диктовала текст для написания школьной характеристики, глядя на заметенные снегом порожки подъезда, отчеканила Часовчук. Но от чуткого взгляда Романа не ускользнула та нервозность, с которой этот текст был произнесен. И покрасневшие отнюдь не из-за мороза (на улице было всего минус два-три градуса – непозволительно тепло для конца декабря) щеки, и позеленевшие, ставшие прозрачными как два осколка хризолита, глаза. – Но мы с ним не друзья.
– Что ж, – не стал настаивать Сандерс, – очень жаль. Я бы охотно поболтал с ним еще разок. Мне Даниил показался здравомыслящим и таким, как бы сказать, основательным парнем. Но раз вы не очень близки… Все равно, передавайте ему привет от меня. Хорошо? А насчет нового года тогда с Викой договоритесь или созвонитесь, как вам будет удобнее.
– Ага, – едва успевала кивать на каждое предложение Люда, не отрывая, впрочем, своих блестящих глаз от земли.
Роман дежурно улыбнулся на прощание и, наконец, пропустил ее в тепло подъезда.
Как известно, под новый год магазины любят устраивать всяческие распродажи. И, несмотря на то, что мы с Надей знали всю кухню подобных щедрых акций, но пройти мимо огромного белого медведя, танцующего перед магазином косметики, просто не могли. Из гостеприимно распахнутых стеклянных дверей доносились звуки очередного рождественского гимна. Мой плохой английский позволил понять только отдельные слова. Что-то там про грустного снеговика, которого уговаривают не таять.
Да уж. Песня прямо под мое настроение, упрямо держащегося последнюю неделю на отметке «все достало». И все. Покупатели, ищущие невесть чего, как в незабвенном фильме: «А есть такой же, только с перламутровыми пуговицами?» Начальник, по причине конца года решивший загрузить нас дополнительными сменами. А еще нетерпеливые соседи, который день устраивающие попойки ровно с девяти вечера до двух ночи, и не дающие никому выспаться. Вчера кто-то не выдержал и вызвал-таки участкового. На требовательный стук в дверь ему не открыли, на звонок – послали нехорошими словами в неприличное место. Участковый оскорбился, но ничего сделать не смог и, видимо, удалился в указанном направлении, ибо на второй вызов уже не явился.
Все это в совокупности привело к тому, что я решила не отказывать себе в удовольствии и послушно потопала вслед за Надей. Подруга удивительно вовремя вспомнила о закончившейся подводке, которую «уже давно собиралась купить», ну а я просто не смогла отказать очаровательному медведю, протягивающему нам скидочные купоны.
В парфюмерном уже собралась толпа. Тут и там мелькали ярко-желтые бумажные мандаринки – ценники на аукционные товары. В воздухе стоял невообразимый запах из смеси духов, распаренных тел и очистителя для полов, так что я не удержалась и негромко чихнула.
– Будь здорова, – привычно пожелала мне Надя.
– Сочувствую местным девчонкам, – хлюпая носом и осматриваясь более внимательно, пробурчала я. – Как они, бедные, тут еще не задохнулись. Ладно, пойдем, что ты там посмотреть хотела?
У меня не бвло намерения что-то покупать. Духами я почти никогда не пользовалась, равно как и разными тональными кремами, сыворотками и пилингами. Полочка в моей ванной была непростительно пуста для тридцатилетней женщины, а моя косметика помещалась в маленьком отделении сумочки: две помады, коробочка теней, тушь да пудра – вот и весь нехитрый арсенал.
В отличие от меня, Надя, похоже, была готова скупить половину магазина. Про подводку она снова забыла, с безумными глазами накинувшись на стенд с яркими пузырьками блеска для губ. Почти два десятка оттенков розового, и все – противны до невозможности. Я бы на месте мужчин не стала бы клевать на губы, которые так блестят и выглядят как два ядовитых жука. Надя же с восторгом раскручивала очередной пузырек, силясь уместить все свое отражение в маленькое зеркальце. Пришлось дернуть подругу за руку:
