Поэтому, переехав в съемное жилье, Шаталова первым делом избавилась от единственного рисунка в коридоре, убрав тот в чулан. Не потому, что рисунок ей не нравился. Просто служил лишним воспоминанием о собственной роли в жизни мужа – роли привезенной из деревни экзотической пташки, которая по недоразумению умела не только петь, но и, оказывается, нуждалась в еде и порой гадила на пол клетки.
Чего она хотела от Дани? Да, по сути, ничего. О чем и не преминула сообщить Людмиле. Та все-таки разжала пальцы, высвободив рукав шубы, но саму Шаталову никто пока не освобождал. Развернувшись лицом к учительнице, она добавила:
– А чего от него хотите вы?
Вопрос, похоже, застал Людмилу врасплох. Огонек решительного желания вытрясти из Шаталовой некую правду, потух в глазах учительницы. Она потупилась, но тут же бросилась с новыми силами в атаку.
– Даня – всего лишь подросток. Пусть он и выглядит взрослым, но на самом деле, Рябин обычный мальчишка, школьник. Не знаю, какие обстоятельства заставили вас так себя вести, но в вашем возрасте стыдно… – Люда запнулась.
– Стыдно спать с молоденьким парнем? Вы это хотели сказать? – С вызовом спросила Антонина. – Или стыдно кого-то любить?
– Значит, я права… – вздохнула под нос учительница.
– Я знаю, сколько Дане лет. Тем более, мне известно, сколько в нашем обществе таких вот… святош, готовых как в Средневековье, потащить тебя на костер лишь за то, что ты рыжий, или что хозяйство ведешь лучше, чем твои соседи. Нет, мне не стыдно. Более того, я горжусь тем, что могу нравиться такому парню, как Даня. Я не нарушала закон, не соблазняла его, не заставляла быть со мной. Так что вы мне инкриминируете? Только то, что ему восемнадцать, а мне – сорок два? Ну, простите, что родилась так рано!
Людмила молча выслушала ее. Даже не попыталась перебить, так что Шаталова уже обрадовалась своей победе. Шаг и мат, ваша карта бита! Но у преподавательницы нашелся козырь.
– Ваш возраст меня не интересует. Хотя признаю, увидев вас первый раз с Даниилом перед школой, я была несколько шокирована. У меня нет права осуждать ваши отношения. В конце концов… в конце концов никто не может гарантировать, что подобная… кх-м, влюбленность не придет ко мне самой.
Щеки Людмилы стремительно начали заливаться краской. Шаталова отметила это с каким-то садистским удовольствием. «Так вот оно что, она просто ревнует», – усмехнулась про себя Тоня. Но соперница не закончила:
– Дело не в том, что вам сорок два, а ему только исполнилось восемнадцать. Но вы обманываете Даниила. Он знает, что его возлюбленная замужем? Он знает, кто ее муж? Не смотрите на меня так. Я все о вас знаю. Во всяком случае, то, что мне необходимо знать. Знаю, что вы родились в селе Соловешки, что в ста шестидесяти километрах от нашего города. Закончили девять классов, потом какие-то курсы, не то секретарей, не то бухгалтеров. Потом вышли замуж за своего одноклассника. Но уже через некоторое время развелись. Работали в местном магазине, пока в Соловешки не приехал ваш второй супруг и не забрал вас оттуда. Я пока правильно рассказываю?
– Откуда вы этого набрались? Кто вам рассказал?
– Неужели ваше прошлое настолько постыдно? – Впервые за все время их знакомства Людмила улыбнулась. И это была вовсе не дружеская и не вежливая улыбка, а оскал настоящей акулы. – Я съездила в Соловешки. Не знаю, известно ли вам, но туда до сих пор ходят рейсовые автобусы. Село как село. Электричество, газопровод, даже свои библиотека, школа и детский сад имеются. Дороги, как везде. Люди – ничем не злее городских. Ваши бывшие соседи с охотой поделились со мной; стоило только назвать имя Антонины Шаталовой, как большинство из них тут же подхватывало: «А, вы о Тоньке-красотке? Да, уж удачливее девицы я не видел!» И все в таком духе. Они вами гордятся… девчонка, которая смогла вырваться из их дыры и хорошо устроиться в жизни, вот как они говорят. Никто, не один, слова дурного о вас не сказал, уж поверьте, а это – редкость. Люди завистливы. Я, отправляясь в Соловешки, ожидала, что услышу много чего нелицеприятного на ваш счет. Но нет. Только хорошее. Добрая, умная, отзывчивая. За все время работы в магазине ничего не украла, не обвесила, на копейку не обманула. Так что же произошло, что теперь вы врете Даниилу?
– Это не твое дело, – специально перешла на «ты» Шаталова. – Я за тебя рада. Съездила, удовлетворила свое любопытство. В моем прошлом нет ничего постыдного, так и есть. Только это именно мое прошлое, и соваться в него никто не имеет права. Как и в наши с Даниилом отношения. Ты – не его мать.
– Да, не мать. Но я – учитель. И несу ответственность за своих учеников. Если не хотите разрушить жизнь Даниила, расскажите о своем браке. Расскажите, что несвободны.
– Или что? Сама ему доложишь? Тогда заодно скажи, что влюблена в него по уши, – огрызнулась Тоня. – У тебя-то точно на такие отношения права нет. Он ведь – твой ученик.
Не слушая торопливый ответ русички, Шаталова бросилась к своей машине. Надоело все это выслушивать. Вот уж, когда своей личной жизни нет, остается чужую угробить. И ведь не лень этой Людмиле было почти три часа душиться зимой в автобусе, а потом еще по селу бегать да всех допрашивать! Антонину на такие сомнительные подвиги бы точно не хватило. Покрасневшие щеки, чуть вздернутая губа, гадливость, с которой учительница выплевывала одну за другой фразы. И это ее «вы», которое хотелось затолкать обратно Людмиле в глотку, звучащее как отборное ругательство. Чтобы та не говорила, а причиной всему являлась банальная ревность.
Но на это Шаталова не поведется. Развод – дело решенное. Для себя Тоня давно свободна от всяких обязательств. И если Даню смутит какая-то формальность, то тут женщина не при чем.
Прежде чем Людмила догнала ее, Шаталова успела влезть в машину и рвануть с места. «Хонда» всеми доступными ей способами попыталась выразить свое несогласие с таким обращением, холодный мотор заглох на первом же перекрестке да так и не завелся, так что пришлось вызывать аварийку.
За город. Тридцать первого декабря.
В итоге домой Антонина попала только в девять вечера. Замерзшая, злая и с елкой, впопыхах купленной на закрывающемся рыночке, в обнимку. Так и сгрузила лесную красавицу на первую попавшуюся тряпку, а сама отправилась спать, потому что сил на иные дела просто не осталось.
И вот, второй час подрряд Шаталова сидела на диване, курила, пила и думала. Очередная сигарета была затушена, она потянулась, чтобы налить еще вина и с неудовольствием обнаружила на дне бокала темную точку. Проклятая мошка утопилась-таки и даже успела намертво прилипнуть к стеклянной стенке. Женщина брезгливо ковырнула трупик длинным ногтем, подцепила его и обтерла палец о полу домашнего халата. Вот так и в жизни – чуть зазеваешься, налетят всякие твари. И хорошо, если просто вот так попотчуют твоим вином. Хуже, если вместо насекомых прилетят падальщики, чтобы расклевать твою мертвую тушку и растащить твои останки по своим гнездам.
Рука Тони дрогнула, когда раздался звонок в дверь. Хорошо, хоть бутылку она не успела наклонить настолько, чтобы их нее что-то выплеснулось. Чертыхнувшись, пошла открывать.
