– Вы сказали Шаталова? – Чуть не опрокинул чай мужчина.
– Да. Антонина Яковлевна, кажется. Я ни в коем случае не хочу морализаторствовать, да и лезть в чужую семью… Но у этой дамы есть муж. Поговорите, как отец, с Даниилом. Думаю, он просто не знает о положении Шаталовой. Не знает, что она состоит в браке. А если в курсе… тут уж не известно, что хуже. Во всяком случае, я посчитала своим долгом вас предупредить: ваш сын встречается с замужней женщиной. Даня замечательный мальчик, и не хочется, чтобы он из-за моего молчания пострадал. Я чувствую свою ответственность как педагог и как… как человек… ответственный человек. Простите, что вышел такой каламбур.
Людмила Алексеевна окончательно запуталась и замолкла. Глаз она не отрывала от столешницы, а потому не могла видеть стремительно багровеющего лица Рябина-старшего и его сжимающихся кулаков. Только и смогла что, будто маленькая девочка, добавить:
– Не ругайте Даню сильно. Его обманули. Провели, я уверенна. Он очень хороший молодой человек. Очень искренний. Надо только открыть ему глаза. Его обманули, вот и все.
– Вы и перед учениками так же выступаете? – неожиданно хмуро спросил Виталий Евгеньевич. – Что-то шепчете про себя, как испуганный подросток. Сколько вам лет? Двадцать семь, двадцать восемь?
– Тридцать один… – промямлила учительница.
– Мне вот в этом году сорок четыре стукнет. Но это не важно. Я вот что вам скажу: мужчину нельзя обмануть, ни одна женщина на это не способна. Это барышням можно запудрить мозги всякими «любовями», завлечь, как утку на обманное кряканье, а потом хоть пристрелить, хоть голыми руками поймать. Мы на такое не ведемся. Говорите, слепы? Говорите, не чувствуем? Возможно. Но нам и не надо. Если мы любим женщину, если мы, действительно, любим ее, нам до фонаря, чувствует она что-либо в ответ или нет. Лишь бы нашей была. Некоторые утверждают, что им даже все равно: верна она или нет. Но нет, это все чушь, уловки так называемых «прогрессивных» идиотов. Женщина может о ком угодно думать, но в постели, уж простите за грубость, она должна ублажать одного мужчину. А если станет не нужна, никакие заверения не остановят. Если мой сын встречается с Шаталовой, то лишь потому, что сам этого хочет. И я более чем уверен, о ее положении он хорошо осведомлен. Никто его не обманывал, дорогая моя Людмила. «Он сам обманываться рад», – так ведь? У кого это выражение, у какого поэта?
– У Пушкина, – не задумываясь, ответила учительница.
– Ах, ты ж! Интересно, он знал или нет, когда Тимофей приходил? Вот уж учудил, хуже не куда… – негромко стукнул по столу кулаком Рябин. – Я поговорю с ним. Обязательно поговорю, уж будьте уверены.
«Дверь открыта», – раздалось механическое из коридора. Гостья и хозяин как по команде одновременно вскочили со своих мест. Из прихожей раздались голоса и шелест снимаемых одежд. Один голос, грудной, низкий был громче второго, тоже довольно низкого, но еще не лишенного тех хрустальных ноток раннего юношества. Словно две птицы, ворвались эти голоса в квартиру, заметались в узком пространстве прихожей и вдруг, – смолкли, резко переходя на шепот. Через минуту в дверь кухни просунулась белокурая голова:
– Папа, ты почему дома? Ты же должен быть сегодня на работе? – обвиняюще. – Людмила Алексеевна, а что вы здесь делаете?
– Давай-ка, выйдем на пару слов, – подхватив сына под локоть и буквально выталкивая его из кухни, не обещающим ничего хорошего тоном прошипел Рябин-старший.
Даня недоумевающе и как-то совершенно беспомощно оглянулся на свою учительницу, но преждевременно скандалить не стал. В коридоре он стряхнул с себя отцовскую руку и насупился:
– Ну, чего еще?
– С кем ты пришел? – вместо ответа кивнул в сторону висящего при входе полупальто Виталий Евгеньевич. – Кого ты сюда водишь, пока нас с матерью дома нет, а?
– Мою девушку! – выпалил Даня. – Доволен? Я просто хотел показать своей девушке квартиру. И ни кого я не вожу.
– И сколько лет этой твоей «девушке»? – ядовито поинтересовался отец.
– Часовчук уже доложила, – понимающе усмехнулся парень. – Вот ведь… и что? Ты, как и остальные, будешь читать мне лекцию о неподобающем поведении? Скажешь, что надо встречаться с девчонками своего возраста? Спросишь, чего мне не хватает, а потом отволочешь к какому-нибудь пустослову, который уложит меня на кушетку и будет лечить мой затаенный Эдипов комплекс, иначе, откуда бы у нормального парня возьмётся такая тяга к зрелым женщинам, если у него нет психических отклонений?
Виталий Евгеньевич ничего такого делать не собирался, но Даня тарахтел с такой скоростью и горячностью, что и слова не дал ему вставить. Под конец своей тирады юноша дышал, как загнанный зверь и в глазах его, потемневших от гнева и обиды, сверкали настоящие молнии. Ничего не осталось от того прилежного мальчугана, который аккуратно выписывал в прописи вместе с отцом буковки и заливисто смеялся, когда родитель начинал его щекотать исключительно для того, чтобы этот самый смех услышать. Все. Мальчик вырос. Перед Рябиным-старшим стоял неведомый чужак. Он знал о том, чего не знал Виталий, у него были свои интересы, у него были свои мысли, у него была своя жизнь…
Открытие было столь поразительно и неприятно, что Виталий Евгеньевич только и смог выдавить:
– Как ты смеешь?! – И то была не злость, а чистой воды удивление.
Словно в тот момент лопнула, порвалась невидимая пуповина, что соединяет родителя с его ребенком даже после рождения малыша. Ты знал его еще маленьким нелепым комком плоти, глядел в наивные, лишенные хоть какого-то проблеска разума серовато-голубоватые глаза. Ты наблюдал за его первым шагом, переживал с ним его первую потерю. Ты сосуществовал с ним в одной квартире на протяжении восемнадцати лет. У него твой нос и упрямый подбородок с ямочкой. У него такая же родинка на шее, но, боже, как легко ошибиться, приняв его за себя самого!
– Простите! – Даня не успел набрать воздуха для очередного возмущенного рыка, когда в прихожую вошла Шаталова. – Я, наверное, не вовремя. Извините, мы не знали, что тут кто-то есть. Думаю, будет лучше, если мы отложим наше знакомство, – слегка улыбнулась, но отнюдь не виновато, она.
– Ты меня не помнишь, да, Тоня?
Носок сунулся в туфлю, а пятка повисла. Так и не обувшись, Шаталова снова скинула обувь, но полупальто так и оставила в руках, словно инстинктивно защищаясь им. Сощурилась, посмотрела с интересом на спросившего, но отрицательно замотала головой:
– Нет.
– Мы встречались один раз на каком-то благотворительном мероприятии, лет семь-восемь назад. Ты тогда напоминала зверушку, которую только что выпустили из клетки: смесь опасения и любопытства.
– Прелестное сравнение, – хмыкнула Антонина.
– Так оно и есть. Тунгусов жутко хвастал своей женой. Прямо светился от гордости, словно фермер, вырастивший огромную тыкву. Смотреть на него было противно. Помню, Наташа мне тогда сказала, что ты и года не продержишься, убежишь обратно в свою деревню. Но что я вижу? Ты по-прежнему тут, и от прежней зверюшки ничего не осталось. Поздравляю, Тоня.
