Лера тоже спросила себя вчера, сидя и глядя из окна кухни на грозу. Где она свернула не туда? Где допустила ошибку? Валерия тщательно перебрала их совместные с Доброславом фотографии, вглядываясь в каждую, ища хоть одну фальшивую улыбку, хоть один след того рока, что навис над ними. Нет. Ничего. Они были счастливы. Сначала безумно, потом просто – безусловно. Каждая фотография хранила воспоминание, которое хотелось пережить еще раз без изменений. Все было сделано правильно. В ее жизни не было ни одной ошибки. Во всяком случае, в том, что касается их со Славой брака.
– В то утро вы с моей мамой заперлись и о чем-то долго шушукались, пока я приводила себя в порядок. Наверное, думали, ничего не увижу, но ты вышел ко мне с такими красными щеками, что все сразу стало ясно.
Ей так хотелось вернуться в то время. Лера старательно вспоминала все детали. Какого цвета были сидения в трамвае, что тогда крутили по радио, которое они со Славой слушали, деля один на двоих телефон. Доброслав все время пытался отобрать его и переключить на другую радиостанцию, но Валерия уже тогда была непреклонна. Так они и ехали, подшучивая над музыкальными пристрастиями друг друга. А потом долго шли от остановки. В тишине. Десять лет назад было также много машин? Во что одевались прохожие? Лера помнила, что на Славе красовалась его любимая футболка с олимпийским мишкой, а вот она впервые надела босоножки и тут же натерла правую пятку. Эти мелочи так старательно были припрятаны в глубинах памяти, потому Валерия решила, что совсем их потеряла.
Укрыться в этом воспоминание. Завернуться в него с головой, закрыться как щитом от настоящего. И прошедшее тонким ледком постепенно заполняло бездонную полынью, в которой Лера барахталась. Еще немного, и ей удастся выбраться на берег. Еще чуть-чуть и…
– Знаешь, о чем мы говорили? – Женщина невольно опустила глаза вниз и столкнулась с совершенно серьезным взглядом Доброслава. – Твоя мать рассказывала мне о Юрии.
– О ком? – не сразу поняла Лера. Потом переформулировала вопрос: – Зачем? Зачем она о нем рассказывала?
– Не знаю. Может, ей просто хотелось поделиться с кем-то посторонним. Хотя я больше склоняюсь к другой версии. Она поняла, что рядом сидит потенциальный зять и постаралась его напугать. Я вовсе не шучу. Это походило на настоящую угрозу, или, во всяком случае, предупреждение. Ты ее знаешь. Мало вступительных слов, много поговорок. Но в тот раз она зашла издалека. Расспросила о моей семье, особенно заинтересовавшись, все ли в ней живы. Я не знал, что ответить. Не знаю… Твоя мать так на меня смотрела, будто пыталась просканировать с помощью встроенного рентгена. И я растерялся, ляпнул, что ни разу не был на похоронах. А Римма Сергеевна ответила: «Плохо, очень плохо». Мне показалось это какой-то дикостью. Обычно говорят, что хорошо, что беда обошла стороной, а тут такая реакция непонятная… А потом теща заговорила о Юре.
Я слушал и не понимал, для чего она все это выкладывает? Чай закончился, я давился очередным печеньем всухомятку. И когда ее грустный рассказ был окончен, понял, что немного злюсь. На нее, потому что Римма Сергеевна испортила своей трагедией такое чудное утро. И на себя, потому что не могу ей посочувствовать. То есть умом я понимал, что смерть Юры была ужасным потрясением. Что твоя мать потеряла свою первую настоящую любовь и даже спустя столько лет скорбит о нем. Но в моей жизни не было подобные потрясений. И я не знал, каково на самом деле ей пришлось…
Слава замолчал, а потом, как ни в чем не бывало, продолжил:
– Да, это была отличная идея – приехать в парк в такой день. Чувствуешь, какой воздух? Амброзия, а не воздух!
Он повторял снова и снова о том, какая чудная стоит погода, и какая Лера молодец, что решилась сегодня привезти их сюда. А Валерия тихо плакала, смаргивая слезы и украдкой то и дело стирая их тыльной стороной ладони. Она пыталась не привлекать внимания мужа, и он больше ни разу не повернулся к ней, не вскинул вверх голову. Но прохожие, видя молодого мужчину в инвалидной коляске, будто считали своим долгом оглянуться на него и на его спутницу.
«Умом я понимал… Но не знал, каково это на деле», – звучало в ушах Валерии шорохом ветра. И эти люди, медленно бредущие по парковым тропам, улыбающиеся, облизывающие мороженое в стаканчиках, они не могли ей сочувствовать. Выражение их лиц менялось, когда из-за поворота выплывала коляска. Оторопь, страх, потом смущение пополам с интересом. И лишь немногие вспоминали о приличиях и пытались немедленно, но слишком уж резко, отвернуться.
«Твой Доброслав… он тебя любит, и это видно невооруженным глазом. Представь, какому ему знать, что именно он является источником твоих несчастий?» – вспомнились Лере слова матери. Она тут же отерла последние слезы и преувеличенно бодрым голосом вскричала:
– Смотри-ка, а вот они!
И правда, за очередным изгибом дорожки показались руины. На лучше остальных уцелевшем фрагменте стены красовалась знакомая девушка на фоне аляповатых пятен алого, коричневого и зеленого цветов. Местные работники постарались, огородив руины небольшой кованой решеткой и убрав разросшиеся кусты и траву. Развалинами остатки церкви выглядеть не перестали, но подход к ним теперь стал менее опасен.
– Она не стареет, – отметил Доброслава. – Благодаря ему не стареет. Ей уже почти восемьдесят, а выглядит по-прежнему девчушкой. Это поразительно…
– И грустно, – продолжила за мужа Лера.
– И грустно, – согласился тот. – Но ведь вышла такая красивая легенда. Художник, хотящий хоть ненадолго воссоединиться со своей возлюбленной и зашифровавший ее последние часы на земле в виде переплетения таинственных знаков. Его нашли тут же, рядом. И это могло быть концом истории, а в итоге, стало лишь предысторией. Разве не здорово? – Доброслав замолк, пока Лера подкатывала его коляску поближе к портрету, а потом попросил: – Лерик, не принесешь мне водички. Пить хочется безумно! Минеральной без газа.
– Подождешь меня?
– Конечно. Обязательно дождусь, – муж слабо кивнул, полностью отдаваясь созерцанию картины.
Прежде чем он скрылся из вида, Валерия заметила, как правая рука Славы выводит в воздухе один и тот же знак. Она не видела его прежде или просто не знала, но символ напоминал «дверь», только без характерной черточки на одной из основных линий.
Лера дошла до дальнего ларька с минералкой, и хотя через десять метров стоял другой, почти такой же, предпочла встать в небольшую очередь. Бутылка показалась ей обжигающе холодной. Такой же как пальцы трупа.
Толпу около памятника истории Валерия заметила издалека. Несколько человек попеременно встревоженно вскрикивали. Ни дать ни взять – стая ворон, вспугнутая котом. Какая-то дородная дама в узких джинсах и ярко-малиновой майке закричала:
– Да вызовите, наконец, скорую! – и тут же первой принялась колотить пальцами по экрану своего сотового.
Толпа отхлынула в разные стороны, на миг открывая коляску и сидящего в ней мужчину с закрытыми глазами.
– Мама, а как умер Юрий?
