– А как все умирают? Я отошла за чем-то, а когда вернулась в палату, он уже не дышал. Словно ждал, пока я выйду, чтобы покинуть меня. Знаешь, Лера, иногда мне все еще кажется, что он здесь, рядом. Как бы стоит за тонкой перегородкой, которую я никак не найду. Среди ночи просыпаюсь, зажигаю свет, потому что чувствую его дыхание или до меня доносится его запах. Но стоит свету загореться, как все пропадает. Но иногда я заставляю себя замереть, не открывать глаза, прислушаться внимательнее к той, иной стороне. Как Психея, так жаждущая хоть раз посмотреть на своего Эрота
[62]. И тогда что-то меняется. Не могу объяснить, что именно… да и, скорее всего, все дело в моем разыгравшемся воображении. Но эта перегородка на самую толику становится тоньше.
– Думаешь, она есть, эта обратная сторона?
– Что-то точно, да есть, как это не назови…
Тупик
Символ левой руки. Название имеет двоякий смысл. С одной стороны означает окончание, с другой – обнаружение новых, скрытых возможностей, ресурсов, так называемого «второго дыхания». Знак творчества, трансцендентности и связи подсознательного с сознательным, называемой интуицией. Пишется только нейтральными, но очень насыщенными красками: древесной, темно-красном, черной, белой, графитовой и т. д.
Эпилог 2
Поезд отходил ровно в двадцать один ноль-ноль, так что у них оставалось еще пятнадцать минут, чтобы проститься. Все утро в городе шел дождь, потом распогодилось, но в воздухе повисла едва заметная, но хорошо ощутимая влага. Вместе с жарой почти под тридцать градусов – смесь убийственная. К закату стало чуть лучше. Солнце перестало так интенсивно греть, влажность чуть уменьшилась, но Даня все равно чувствовал себя тепличным огурцом.
Он то и дело оттягивал ворот, и украдкой дул то вниз, то вверх: пытался смахнуть прилипающую ко лбу челку. Да еще мать заставила его надеть поверх футболки джинсовую куртку. Мол, в поезде застудится. В любое другое время Даниил начал бы протестовать, но сегодня предпочел вести себя смирно. Ничего, ему осталось потерпеть всего ничего. Минутная стрелка на больших вокзальных часах уже приблизилась к цифре десять. А потом юноша скинет надоевшую джинсовку, а вместе с ней – весь прошлый год. Но сейчас он должен вести себя как образцовый сын. В сотый раз проверить под бдительным надзором матери, взял ли зарядку для телефона, зонт, и хорошо ли запрятал деньги.
– Оставь рублей триста, остальное положи во внутренний карман, – распоряжалась та.
– А если не хватит? – влез отец.
– Тогда расплатится картой. Только смотри, никому ее не показывай. И пин-код не говори. Сейчас ужас сколько всяких мошенников, – продолжала беспокоиться госпожа Рябина. – Лучше по возможности платить наличными. И паспорт, паспорт обязательно при себе всегда носи.
– Мама, я не маленький, – не выдержал-таки Даниил.
– И звони, понял. Как приедешь в Москву, сразу же набери мой номер. Или папин. Нет, лучше мне звякни. Твой отец вечно ставит свой на вибрацию, а потом удивляется, почему так много пропущенных. Пень глухой, никогда не слышит!
– Эй, женщина, как смеешь ты дерзить мне при детях? – В шутку рассердился Виталий Евгеньевич.
– А не при детях можно? – криво улыбнулась Данина мать. – В общем, ты понял. Обязательно отзвонись, мы будем ждать.
– Народ, вам не кажется, что уже пора? – подала голос Арина.
Хоть она сегодня радовала старшего брата. Молча взирала на сборы, которые больше походили на хаотичную беготню по всему дому, и изредка зачитывала очередной пункт из огромного списка вещей, которые Даня должен был взять с собой. Вещи в ужасе прятались и не желали находиться. Мать злилась, отец смотрел на все с каменным лицом, получал нагоняй от жены и с ворчанием подключался к поискам то кипятильника, то дождевика, то брюк. В квартире творился форменный хаос, но Арина мужественно продолжала молча вычеркивать один за другим пункты списка, не подавая вида, как ей все это осточертело. В конце концов, рассудила она, проводы брата в институт случаются один раз в жизни. И после окончания школы так придется насаться уже ей, Арине.
Первое время после того, как пришли результаты экзаменов, девочка была ужасно взволнована. Теперь очередь в ванную по вечерам и утрам сокращалась на одного человека, а для ее гелей, скрабов и шампуней освобождалось место в шкафчике. Плюс никто не будет ворчать, если днем Арине захочется посмотреть телевизор. У брата была дурная привычка делать уроки в гостиной, и смотреть любимые передачи приходилось частенько в повторе поздним вечером или отыскивать записи в интернете. Как не крути, а выгода от отъезда брата была очевидна. Но чем ближе приближался день расставания, тем чаще Арина ловила себя на мысли, что не очень-то этому рада. Она тщательно прятала в себя недопустимые для четырнадцатилетнего подростка чувства, но когда Даня схватил свой чемодан и в последний раз сказал: «Ладно, пойду я», – не выдержала и разревелась как маленькая.
– Э, ты чего? – опешил Даниил.
– Ты же приедешь к нам на седьмое ноября? – сквозь слезы спросила Арина.
– Наверное, нет, – обманывать сестру было бы подло.
– А на новый год?
– Тоже вряд ли. У меня будет сессия.
– Милая, в институтах каникулы только в конце января, – пояснила мама.
– Но ты же будешь нам звонить? – Продолжала ныть сестра.
– Конечно, буду. Каждый день буду. И звонить, и писать. Вот такие письма! – Даня развел руки, показывая какие длинные сообщения он собирается строчить.
– С фотографиями! – Шмыгая носом, непререкаемым тоном попросила Арина.
– Я по скайпу буду связываться, – нашел вариант получше брат.
– Ладно, – согласилась девочка. Потом слезы с новой силой заструились из ее глаз. Чтобы окончательно не опозориться, она тут же добавила: – Проваливай тогда в твой Новосибирск. И если вернешься хоть с одной четверкой – прибью, понял?
– Понял, – серьезно подтвердил Даниил и криво улыбнулся. – Тогда и ты, того… чтобы без медалей с соревнований не возвращалась, ага?
– Ага, – такого поворота Арина не ожидала.
– Ну, раз все обещания даны, пора и в путь! – Хлопнув в ладоши, объявил Виталий Евгеньевич.
– Сынок! – Пришел черед слезотечения у матери.
