– А ты хочешь выпендриться, – подсказала Вика.
– Выделиться, – подкорректировал ее мужчина. – Прошу, давай на этом закончим. Серьезно. Ты можешь сколь угодно критиковать мои работы, но прошу, не указывай мне, что делать. Уверяю тебя, и без тебя хватает людей, твердящих мне о подобного рода глупостях.
Словно ставя окончательную точку в споре, Роман поднялся со стула и направился к раковине отмывать чашку.
– Тогда почему ты прячешь картины на чердаке? – догнал его вопрос.
– О чем ты? – попытался прикинуться дурачком художник.
– Я видела. Ты работал, мне было скучно. Я решила обследовать дом, и нашла твой тайник. Это ведь тайник, не так ли?
– Это хлам… просто хлам. Неудавшиеся проекты. – Новая ложь.
– Мне так не кажется. – А порой Вика могла быть не только колючей, но и очень надоедливой. – Среди них были очень красивые портреты и пейзажи. Девочка на путях… твоя сестра, так ведь?
– К чему этот допрос? – не выдержал Сандерс. – Чего ты добиваешься?
– Да ничего. Просто пытаюсь узнать тебя получше. Ты столько раз повторял, что не собираешься растрачивать себя на обычные рисунки, а сам хранишь взаперти целый музей. Это как-то странно, не находишь? Ты будто… ведешь двойную жизнь. Как шпион или вроде того. На людях один, а наедине с собою совсем другой.
– Разве не все люди таковы? Мы все носим маски, все притворяемся в той или иной степени, – пошел в атаку мужчина.
– Я – нет. Если мне что-то не нравится, я говорю об этом открыто. Ты знаешь о том, что произошло со мной, знаешь о моих панических атаках. Но мне кажется, нечто подобное происходит с тобой. Только ты предпочитаешь прятать ту часть себя, которая нуждается в помощи. Не кричишь, не просишь спасти тебя, а просто уходишь куда-то. Твои картины. Те, что на чердаке. Они…
– Более настоящие? Ты это хочешь сказать? – подсказал Роман. – Более Александровские? Какие?
– Содержательнее, чем вся твои искусственные кости и пустые аквариумы. В них есть ты. В них есть жизнь. Что-то настоящее, что трогает. Не вызывает вопросы, не заставляет анализировать увиденное, а просто, по человечески трогает.
– Знаешь, Вик, этот разговор бесполезен. Спасибо за чай, можешь не провожать.
– Ром, – она все же не смогла, окликнула, вцепилась ему в рукав. – Расскажи мне…
– Не сейчас, – с трудом оторвал руку Виктории художник. – Не сейчас… Извини, мне, правда, надо идти. Дел полно.
На этот раз женщина не стала его задерживать. Только едва слышно шепнула в спину:
– Значит я права. Тебе есть что рассказать.
Не поворачиваясь, Роман вышел из кухни, второпях накинул пальто. Потом остановился, недвижимый, скованный раздумьем. Он не был готов открыться Виктории так же, как она однажды открылась ему. Но одну тайну приоткрыть Сандерс был способен.
– Вика, давай съездим кое-куда?
– Когда? – По приближающимся шагам гость догадался, что хозяйка все-таки вышла вслед за ним.
– Сейчас, – решился художник. – Только заедем ко мне домой, кое-что заберем. Одевайся, я подожду в машине. Договорились?
– Ладно, – не слишком уверенно кивнула Виктория. Кажется, она была немного напугана таким поворотом событий, но пока Сандерс не сделал ничего такого, чтобы подвести ее доверие. – Далеко отправляемся?
– Нет. Всего лишь к истоку всех моих несчастий…
Толстая металлическая дверь с лязгом закрылась, замок щелкнул, так и оставив Вику стоять посреди коридора. Только сейчас она заметила грязные следы, оставленные ушедшим мужчиной. На пуфике у вешалки сиротливо покоилась нелепая розовая лента.
Поющая скрипка
Символ левой руки. Также называется «упавший лист» и «постепенное развитие». Как видно из последнего наименования, означает некое поступательное увеличение чего-либо. Обычно принято связывать пиктограмму с любым проявлением человеческой индивидуальности через искусство, какого-либо рода увлечение. Но в общем случае является символом внешнего раскрепощения, проявления своего «я».
Воспоминание второе
На ромбовидной деревянной табличке красовался номер «191». Многие посчитали бы его приносящим удачу, так называемым «счастливым», но симметрия цифр почему-то заставляла Ромку нервничать. Напрягала его и сама дверь, на которой эта табличка красовалась – обитая ярко-красным дерматином, в нескольких местах надорванным и порезанным ножом местных хулиганов.
Мать ободряюще улыбнулась, хотела потрепать сына по голове, но тот привычным движением ушел от ласки. Ему уже тринадцать, он взрослый, и вовсе не похож на щенка, чтобы его всякий раз тискали и гладили.
– Запомнил, как сюда добираться? В следующий раз тебе придется одному идти, – предупредила мама.
– Если меня возьмут, – не слишком оптимистично заметил Ромка.
– Конечно, возьмут! – А вот родительнице воодушевленности было не занимать.
В кое-то веки она взяла выходной, чтобы отвести сына в студию к художнику. Настоящему мастеру, как Ромка и хотел. После того, как его рисунок занял первое место на общегородском конкурсе, мальчик только и грезил о профессии художника. Он извел ни один альбом, сточил ни один десяток карандашей за свою чертову дюжину лет, и теперь чувствовал себя так, будто все это было лишь подготовкой к чему-то большему. К чему-то настоящему, к чему-то великому и великолепному. Всего за полтора месяца Ромка успел довести своим нытьем отца до белого каления, а мать – до бессонницы. Но полной неожиданностью для всех стала реакция Алисы. После недели непрекращающихся стенаний братца, она заявила:
– Да найдите вы ему кружок какой-нибудь. Пусть рисует, если ему так нравится.
Конечно, это было больше похоже на «чем бы дитя не тешилось, лишь бы денег не просило», но Ромка оценил и такой душевный порыв сестры. Его ждало еще большее удивление, когда позавчера перед сном Алиса достала из своего рюкзака какую-то коробочку и протянула ее братишке:
– На вот. Я кое на чем сэкономила, купила тебе.
– Чего это? – рассматривая подарок, насупился тот.
В руках его оказался набор пастели из десяти цветов. Такие продавались в отделе для «реальных» художников и стоили на порядок дороже, чем стандартные ученические наборы той же гуаши или акварели в кюветах по шесть штук. Несколько секунд Ромка завороженно, почти не дыша рассматривал коробочку, а потом рывков схватил сестру и на одном выдохе затарахтел:
– Вау, спасибо, спасибо, спасибо! Нифига себе, настоящие краски!
– Ай, – попыталась отклеить от себя чересчур благодарного братца Алиса. – Перестань. Ты так всех достал со своим рисованием… короче, если не будешь этим серьезно заниматься, я тебя придушу, понял?
