– Пусти, пусти меня! – заверещала.
Подо мной мелькнул кусок раздавленной рисовой каши, потом порог кухни. Дергаться было опасно, уж больно ненадежной опорой оказалось плечо супруга. Я боялась, что если начну вырываться, либо передняя, либо задняя часть моего тела перевесит, а падение с высоты почти двух метров – не самая, на мой взгляд, приятная штука. И все-таки пару раз я стукнула его кулаком по спине для острастки, от чего Слава даже не вздрогнул.
– Ты обещала перед свидетелями, что будешь со мной в болезни и здравии. Лерик, перестань. Я твой муж – Доброслав. Разве я могу причинить тебе зло? Успокойся, милая моя. Ужин может и подождать. Ты ведь всегда любила мою спонтанность.
На глазах у меня выступили слезы. Он прав. Конечно, он прав. Я слишком навязчива, мне надо быть с ним деликатнее. Но почему тогда мне так страшно? Почему я чувствую себя как в логове у какого-то маньяка?
Слава сгрудил меня на кровать, сам присел рядом, обняв за плечи.
– Успокоилась?
– Да, – икнула я.
– Лерик, я так люблю тебя, – монстр спрятался, вернув на место моего мужа. Слава виновато улыбнулся. – Прости, что напугал. Потом мы вместе соберем все осколки. А потом покушаем. Потом, хорошо? А сейчас давай просто приляжем. Давай отдохнем. Расскажи, как прошел твой день в школе?
Теплая рука скользнула с плеча ниже, прошлась по спине. Успокаивающе. Даже не верилось, что совсем недавно этой же рукой в меня швырнули тарелку. Слава откинулся на спинку кровати, утягивая меня за собой. Надо что-то сказать, но почему-то все события первой половины дня слились в одну смазанную полосу из надписей мелом на доске и ребячьих лиц.
– Сегодня, – неуверенно начала я. – А, да. Я была на уроке в шестом классе.
– Так… это что-то новенькое! – Доброслав пошутил или мне почудилось?
– Не в своем классе, а у Люды. Помнишь, я рассказывала про ее конфликт с одним парнем из одиннадцатого? Так вот, они вроде помирились. Во всяком случае, сегодня он читал шестиклашкам лекцию. Очень интересная, про так называемый инфодудлинг. Слава, ты меня слушаешь?
Губы коснулись моей шеи, перешли на ухо. Подол моей домашней юбки самым бессовестным образом задрали, а в следующее мгновения я оказалась лежащей на спине. Если это требовалось, Слава мог двигаться почти молниеносно.
– К черту этих детей… – дыхнул он прямо мне в лицо. – Давай забудем о них. Всего лишь глупые, дурные сопляки.
– Слава, – я попыталась дернуться, но куда там.
Железные зубья капкана впились в мои запястья, сильная клешня сдавила мое бедро. Поцелуи становились все неистовее, все напористее. Доброслав навалился на меня, не давая не вдохнуть, ни как-то изменить неудобную позу. Вслед за удушьем пришла паника:
– Слава, не надо! Остановись, отпусти!
Он не стал отвечать. Пыхтя от напряжения, чуть отстранился, но лишь для того, чтобы добраться до пуговиц на моей рубашке. Юбка уже была вздернута выше некуда, одна рука по-прежнему держала мои, тогда как вторая с силой сжимала мне бок.
– Да прекрати ты! – взмолилась я.
– Не дергайся, – от нежности не осталось ни следа. – Твоя задача лежать и получать удовольствие.
Это было слишком. Я многое могла вынести. Молчала, когда на меня орали. Старалась оставаться любезно й, когда кто-то вмешивался в мою жизнь, лез со своими советами. Пожалуй, ударь меня сейчас Доброслав, я бы лишь ойкнула, не более. Но насилия над своей честью я вынести не смогла. С такими словами не обращаются к любимой жене, скорее, они предназначаются какой-нибудь шлюхе, и то не всякой.
Испуг сменился злостью, а та придала сил. Слава как раз чуть ослабил хватку, и этого хватило, чтобы высвободить одну руку. В тишине спальни как удар хлыстом раздалась звонкая пощечина. Болен он или нет, жалеть мужчину я не собиралась, вложив в удар все свое отношение к подобным заявлениям.
Он опешил. Растерялся. Глаза его сначала расширились, а потом начали угрожающе сужаться.
– Так, значит?
На миг мне показалось, что я совершила самую страшную ошибку. Что сейчас он просто-напросто наброситься на меня и изобьет. Или изнасилует. Или и то, и другое. Но Доброслав резко поднялся, заправил выбившуюся из брюк футболку и презрительно сплюнул:
– Хорошо. Отлично… Да пошла ты, знаешь куда?!
– От тебя воняет, – напрямую высказала я, все что накопилось. – Прежде чем ложиться в постель со мной, хотя бы душ принял! Как свинья стал. Да, ты грязная, вонючая, неблагодарная свинья! Мне надоело с тобой нянчиться! В конце-то концов, почему я одна должна тащить все на себе? Пусть твои родители обо всем заботятся. О твоих упражнениях, о приеме лекарств, пусть они ходят с тобой по всем врачам и убирают за тобой! Ты говоришь, моя мать меня настраивает? Я не хочу исполнять супружеский долг? Мне просто противно, противно… Ты стал настоящим психопатом. Ты чертов озабоченный психопат, который даже не в состоянии сам сходить в магазин, потому что по дороге может забыть, где он живет!
Воздух кончился вместе с моим запалом. Слава так и остался стоять, презрительно глядя на меня сверху вниз. Кулаки его были сжаты, так что я на всякий случай поспешила отползти подальше от него. Если набросится, схвачу орфографический справочник с полки. Он всегда лежал здесь на всякий случай. Грозное оружие в тысячу с лишним страниц и толстой обложкой.
– Закончила? – холодно спросил муж.
– Да.
– Вот и отлично.
Доброслав развернулся и поспешил прочь из спальни, попутно хлопнув дверью. Буквально через минуту раздался второй хлопок. Это закрылась входная дверь. Я так и не смогла подняться на ноги. Меня всю трясло, к горлу подкатил противный комок.
«Он ушел? Он, действительно, ушел?!» – поднял позднюю панику внутренний голос.
Кое-как удалось сползти с кровати и добраться до коридора. Ни ботинок, ни куртки. Хоть ушел не голышом. Но куда?
– Идиотка! – выругала я себя. – Тупая овца…
Оставалась надежда, что Слава не успел отойти далеко. Ринулась вслед за ним. Лифт не вызывался, гремел где-то над головой, между нашим этажом и девятым. Пришлось бежать по лестнице, моля всех богов, чтобы оказалось не слишком поздно.
Из подъезда я выбежала, не ощущая ни ноябрьского холода, ни промозглой сырости. Домашние тапочки тут же промокли, как и носки.
Направо, налево… Мужа нигде не было.
Только медленно кружились где-то в вышине одинокие снежинки первого в этом году снега.
Препятствие
Символ правой руки. Некий психологический «затык», мешающий осуществлению тех или иных планов. Также связан с фобиями, мешающими в повседневной жизни пациента. Пишется холодными тонами для снижения нервозности, страха.
