«Как чертова монашка, – снова пришло на ум сравнение. – Она ходит за мной, как святая, говорит, как святая и кончает, как будто справляет очередной ритуал»
Когда Валерия ударила мужа, в первое мгновение тот даже не поверил. Такого отпора от своей супруги он никогда прежде не встречал. Несколько секунд Доброслав раздумывал: а не усилить свой натиск? Ведь именно такой реакции он ждал от Леры – взрыва, чтобы ее холодная оболочка треснула. Чтобы они перестали быть просто больным и лекарем, заключенным и тюремщицей.
«Давай же, Лерик, я здесь, я – твой муж! Неужели эта чертова болезнь настолько тебя изменила? Я – Доброслав, а не просто «органическое поражение неясного генеза»! – кричало в нем все. Если его ласки не смогли привести женщину в чувство, может тогда удастся силой заставить ее прозреть?
– Ты свинья… ты грязная свинья! – донеслись до Славы ругательства.
Она не просто возмущалась его поведением. В широко распахнутых глазах жены мужчина увидел неподдельное презрение. Монашка оказалась поддельной. Это был переодетый дьявол, прикинувшийся добродетельной служительницей Христа.
Дело было не в болезни… Лера никогда его не любила. Вот в чем суть. Оттого Слава и не видел в ней ни капли веры. Ей просто плевать: умрет Доброслав или станет полным кретином. Она послушно дожидалась исхода, конца их затянувшейся истории. Конечно, дело именно в этом. Лерик, его милый, дорогой Лерик не испытывала к своему бедному супругу ни капли привязанности. Какой он был дурак, что сразу этого не понял!
Воздух стал невыносимо спертым. Вздохнуть. Только один раз вздохнуть. Слава больше не мог оставаться с ней. С ее упреками, с ее притворной услужливостью. У него даже возникла мысль: «Ничего… рано или поздно я вовсе забуду, кто ты такая, Валерия. Оказывается, даже в таком положении есть плюсы!» И от этой мысли Доброслав зло и резко рассмеялся.
На улице было холодно. Мужчина поплотнее запахнулся в пальто. В кармане нашелся очередной блокнотик (их в немыслимом количестве раскладывала по всем возможным местам Лера), и был немилосердно выкинут в ближайшую мусорку. Еще там покоилась небольшая бирочка с именем Славы, адресом их квартиры и номером телефона. Ее он оставил. В другом кармане обнаружились полторы тысячи.
«Если вдруг с тобой что-то произойдет, если станет плохо или ноги откажут, сможешь хотя бы такси оплатить», – кладя деньги, объясняла жена. Что ж, даже если эта гадюка не пылала к нему особыми чувствами, но хоть свой долг предусмотрительной сиделки исполняла хорошо.
Шаг Славы всегда был широк, но сейчас он двигался особенно быстро, будто преследовал кого-то. Или пытался оторваться от погони. Фонари бросали жиденький белесый свет, в котором медленно кружились снежинки. Он не ощущал их прикосновений. Не чувствовал, как они превращаются в воду на лице, как запутываются в светлых непокрытых шапкой волосах.
Мир казался каким-то нерезким, лишенным четкости, будто видео, обработанное растушевывающими фильтрами. Мигающие рекламы, яркие огни вывесок смазывались, лучи от них вытягивались в косые линии. Лица прохожих были похожи на маски. Доброслав специально приостановился, взглянул на спешащих куда-то горожан, но все они выглядели как клоны. Он видел их рты и носы, видел растягивающиеся в улыбке губы, но не мог отличить один набор черт от другого.
– Что со мной? – вслух спросил себя мужчина.
Иногда слова уплывали от него, подобно подросшим малькам на мелководье. Пару раз он напрочь забывал выключить свет в туалете, а однажды из головы Доброслава полностью исчезло знание, как выглядят те или иные буквы. Он минут пятнадцать сидел, не в силах напечатать собственное имя. Проговаривал его про себя, ученым попугаем повторял снова и снова, рассматривая клавиатуру. Непонятные переплетения линий стойко молчали, не давая несчастному никаких подсказок. Но постепенно затмение прошло и больше не повторялось.
Но такого с ним еще никогда не происходило. Доброслав читал занятные статьи про людей с разными нарушениями нервной системы, в том числе с так называемой лицевой агнозией.
[52] Тогда он сильно впечатлился, но не очень-то поверил. Способность отличать одного человека от другого является фундаментальной. И хоть существует шутка, что все китайцы для белого человека на одно лицо, но даже представителей этой самой многочисленной нации на деле перепутать трудно. Так думал Слава, перелистывая страницы научно-познавательного журнала по медицине. И вот теперь он растерянно таращился на совершенно непохожих друг на друга прохожих, а все они казались ему близнецами, инкубаторскими цыплятами.
Доброслав остановился около парковочного столбика. В носу что-то неприятно хлюпало. Промокнув его перчаткой, поднес пальцы к глазам. Не кровь, к счастью. А вот мизинец на правой руке мелко подрагивал веткой на ветру, и совершенно не слушался приказов сгибаться. Да и со зрением творилась какая-то чертовщина. Сначала мужчина подумал, что это снег усилился, но пролетавшие мимо пятнышки не сверкали осколками бриллиантов, а скорее радужно переливались как масляная пленка на асфальте. Вскоре пятна слились в сплошную кайму по периферии взгляда, и стали заполнять все видимое. Создалось впечатление, будто Доброслава заставляют смотреть на улицу через трубу, просвет которой стремительно сокращается.
В двух шагах от того места, где он остановился, была установлена гранитная клумба. С весны до поздней осени в ней цвели то ненавистные Славе бархатцы, то анемоны с флоксами. Но сейчас от прежней растительности остались лишь пара высохших коричневых листочков, меж которыми торчала пара вдавленных в землю окурков. Мужчина присел на камень, пытаясь хоть немного привести себя в порядок. Несколько раз протер глаза тыльной стороной ладони, надеясь сорвать с них темный покров, высморкался в платок и собрался уже подняться, как его окликнули:
– Гражданин, вам плохо? Помощь не нужна?
Доброслав разогнулся, с удивлением обнаружив рядышком невысокую девичью фигуру в пуховике. На голове девушки красовались темно-серые меховые наушники. Подобное облачение раньше носила Лера. И хотя рассмотреть лицо прохожей по-прежнему не получалось, но Славу окончательно сбили с толку ее очки.
«Лерик?» – От неожиданности в голове все смешалось.
Что она делает в такой час на улице? Разве ее мать не будет ругаться? Лера столько про нее говорит, что Доброслав знает о Римме Сергеевне едва ли не больше, чем о собственной возлюбленной. И почему она так на него смотрит? Обеспокоенно и в то же время осуждающе. Неужели они сегодня договаривались встретиться?
«Ну, конечно же! Сегодня же пятнадцатое, годовщина нашей встречи, а я даже подарка не купил. Ах, как же нехорошо вышло…»
Они с Валерией встречались почти полгода, и решили отметить в следующем месяце годовщину своей первой встречи. Каждый из них воспринимал ее со своей точки зрения, и истории о «гениальном математике» (версия Леры) и «какой-то тупенькой девочке» (соответственно Славина) успели обрасти не только мхом древности, но и пылью романтических подробностей. Валерия утверждала, что будущий муж ей сразу приглянулся, несмотря на болезненный вид, а Доброслав – что влюбился в ее почерк, едва открыл дома отданный конспект. Но вот этот радостный день настал, а Слава почему-то не успел к нему приготовиться. И теперь только открывал и закрывал рот, спешно придумывая хоть что-то в свое оправдание.
